Признание Лусиу

Марта свернула в переулок, повернула налево, направилась к проспекту, параллельному тому, на котором жила, и где было очень мало строений. Подошла к невысокому зданию, облицованному зелёными изразцами. Вошла без стука…

………………………………………………………………………………

Ах! как я страдал, как страдал!… Я отправился искать очевидное доказательство того, что у неё был ещё один любовник… Безумец! зачем я стал искать!?… Отныне, даже если бы я и хотел, я уже не смог бы обмануть себя…

И как я вообще мог обманываться, думая, что буду не чувствителен к плотскому предательству моей любовницы, что мне не будет дела до того, что она принадлежит ещё и другим…

* * *

Потом началась последняя пытка…

В невероятных тщетных усилиях я пытался забыть о том, что обнаружил – укрыться с головой под одеялом как делают дети зимними вечерами, боясь воров.

Обхватив её, я бился в таком глубоком экстазе, так жадно впивался в неё губами, что один раз она даже пожаловалась мне.

На самом деле, мысль, что она отдаётся другому любовнику, если и заставляла меня страдать в душе, то лишь ещё больше меня возбуждала, ещё больше меня выламывало от желаний…

Да! да! – пурпурные сполохи! – это великолепное торжествующее тело отдавалось трём мужчинам – три самца распластались над ним, загрязняя его, высасывая его!… Три? Кто знает, может, их целое скопище?… И пока эта мысль раздирала меня на части, у меня возникло извращённое желание, чтобы это было именно так…

По правде говоря, когда я сейчас вздрагивал над ней, мне казалось, будто чудовищными поцелуями я овладевал всеми мужскими телами, скользящими по её телу.

Моё рвение обернулось жаждой найти на её теле укус, царапину любви – любой след другого любовника…

И в один прекрасный день, день триумфа, я, наконец, обнаружил на её левой груди большой синяк… В порыве ярости я впился в него губами – сосал его, кусал, разрывал…

Марта, однако, не кричала. Было бы вполне естественно, если бы она кричала от моей грубости, потому что у меня во рту даже был привкус крови. Но нет! – ни стона. Казалось, она и не заметила этой жестокой звериной ласки…

Так что после того, как она ушла, я не мог вспомнить свой огненный поцелуй – невозможно было вспомнить его без странных сомнений…

………………………………………………………………………………

………………………………………………………………………………

О, как много я бы отдал, чтобы узнать другого её любовника… других её любовников…

Если бы она сама рассказала мне о своих романах честно и откровенно, если бы я не знал о точном времени наших свиданий – вся моя ревность исчезла бы, для неё просто не было бы причин.

Вот если бы она не пряталась от меня, если бы пряталась только от других – я был бы первым. А так я мог только льстить себе; я уже никак не мог восстать из попранной гордости. Это и было правдой: все мои страдания исходили только из моей уязвлённой гордости.

Нет, нет, раньше я тоже не ошибался, думая, что никак меня не заденет, если моя любовница отдаётся другим. Ей нужно было только рассказать мне о своих романах, даже о своих оргазмах.

Моя гордость просто не признавала секретов с её стороны. А в Марте всё было тайной. Отсюда – моё гнетущее беспокойство; отсюда – моя ревность.

Мне кажется, я много раз пытался заставить её понять это, показать ей, что я чувствую: чтобы посмотреть, ни подвигнет ли это её на откровенное признание, положив тем самым конец моему мучению. Однако она либо никогда не понимала меня, либо её страсть нужно было принимать за единственное доказательство любви.

* * *

Рядом с этой моей ревностью рассеялись все другие навязчивые идеи, осталось только – как я уже сказал – моё необъяснимое отвращение.

И когда я снова попытался прояснить его для себя, то внезапно испугался: а вдруг это отвращение – результат существования другого любовника?

Я поясню.

Я всегда испытывал чисто внешнюю, физическую брезгливость. Помню, например, в Париже в ресторан, где я каждый вечер ужинал с Жервазиу Вила-Новой, несколько раз заходила молоденькая итальянка, на редкость грациозная девушка, без сомнения натурщица, которая так тронула меня, что я даже почти возжелал её.

Но вскоре всё прошло.

Дело в том, что однажды в воскресенье я увидел, как она прогуливалась рука об руку с одним типом, которого я ненавидел величайшим презрением. Я знал его, встречал каждый вечер за карточным столом в одном самом обыкновенном кафе на площади Сен-Мишель. Это был именно тот тип молодых людей, которого сорокалетние дамы и горничные называют красивым юношей. Белая с розоватым кожа, аккуратно завитые усики, светлые вьющиеся волосы, густые ресницы, крошечный ротик – весь такой сладенький, весь такой приторный; маслянистый в своих манерах, в своих жестах. Консультант из дома мод – да! именно так!…