Признание в любви

Вторая ночь гораздо спокойнее, без дополнительных уколов. Кислородной маской не пользуемся, делаем обычные процедуры. Поиск нужного положения подушек, при котором меньше болит. К сожалению, ненадолго. Привычное для всех занятие делается с усилием натянутой улыбкой, с моей стороны. Попытки помочь Ире заснуть хотя бы на чуть-чуть практически всегда бесплодны. Под утро она выгоняет меня в другую комнату.

– Ты совсем не спишь. Нельзя так.

– Заснёшь, я пойду лягу… на часик.

Подождал, когда дыхание успокоилось, вышел в коридор. Постоял ещё, заглядываю – глаза закрыты. Не может человек столько не спать. Что-то меня остановило. На цыпочках подхожу, её левая рука сжимает и разжимает эспандер (от двери не видно). Ирочка моя, она почувствовала, что я тут, и кисть расслабилась. С благодарностью целую. В ответ не улыбка, а что-то горькое. Глаза не открывает. Кажется, там слёзы… Она в таком состоянии… и всё равно заботится… обо мне… а я дурак, – не принял её заботу. Впервые, за двадцать пять лет. Что же я наделал! Прислоняюсь к ушку: «Прости меня».

10 Марта.

У нас полно всякой посуды: после смерти мамы Ира купила тарелки-чашки. Очень удобные, с ручками, для быстрого приготовления в микроволновке: стеклянные, чтобы видеть всю красоту еды, и непрозрачные: «Мы остались вдвоём – по две тарелки каждому». «Почему по штуке без запаса?» – спрашивал я в магазине. Ответ убедил: «Потому что не бьётся. Нам хватит». Даже в шутку не стал уточнять понятное «кому хватит?». На память о Греции Ира привезла амфору с изображениями героев «Илиады» Гомера: «Счастье – это амфора, у неё две ручки, чтобы нести вдвоём и наполнять радостными событиями. Она бездонная и с каждой новой толикой счастья нести её будет легче».

Люда прежде ничего не роняла, а тут слышу что-то грохнуло – разлетелась на кусочки одна, прозрачная, из набора… исчезла красота еды.

11 Марта.

Я никогда не разбивал посуду, а тут утром уронил другую, белую чашку, – не кусочки, а крупный песок. Веником не собрать. Две целые ручки лежат рядом. Держать ими стало нечего. «Нам хватит». Рассыпалась амфора с нашим счастьем. Не удержал её я, не донёс. Прикусил язык до крови. Упала капля. Живое красное сердце на белом песке.

Остались две разных чашки – комплект на одного человека. Закалённая керамика потеряла закалку. Тщетно пытаюсь убедить себя, что обе разбитые – мои. Не могли же разбить Ирины: они ей будут нужны. Не для меня же долговечные чашки – скоро не понадобятся – вот и разбились. Страшная мысль осталась, стучу по голове – больно, но прогнать до конца не удаётся.

Днём с привычной регулярностью и упорством выполняем обычные, казалось бы, простые вещи, но для нас особенные – общими усилиями мы ползём, пока не идём, потому что идти не можем, а именно ползём к нашей цели – химиотерапии. От всех нас зависит – доползём или нет. Ближе к вечеру растираю ступни. Ира смотрит на меня внимательно, думаю, улыбнётся, хоть чуть-чуть. Нет. Глаза грустные-грустные. Боль… это не ноги, это разрывается душа.

Не могу вынести, когда страдает единственный для меня человек, и помочь не могу, бессилен. От физической боли мази, растирания, уколы и безостановочные поворачивания мало, но помогали… Не выдерживаю. Ирочка молчит, не плачет, не жалуется, держит боль в себе. Только пальцы сжатых рук белые. Глаза большие, в них мольба о помощи. Рот редко открывает – вдруг стон вырвется. О чём думает? Пытаюсь гнать мешающие мысли. Не могу. Видеть мучения тоже не могу, не могу – и всё… Слёзы не у Ирочки – у меня, от её боли. Слёзы сострадания к любимой… «Бог, отдай мне всю её боль… Я Тебя умоляю…». Выть хочется. Слёзы не облегчают.

Выхожу в ванную, включаю воду на полный напор, умываюсь. Нельзя, чтобы Ира видела мои слёзы… – это не помощь. Нужно беречь её уверенность. Она, конечно, знает, почему я вышел… и ничего не говорит. А что можно сказать?

Возвращаюсь. Молчим оба. Взгляд изменился. Такая тоска внутри. Застучало с перебоями моё сердце. Прошу разрешения ненадолго выключить лампу на тумбочке – очень яркая: «Конечно», – сразу соглашается. Сильно сжимаю её руки. После короткого молчания шепчет:

– Знаю, что ты вспоминаешь… мне захотелось убедиться, что мы в мыслях вместе.

– Да, – шёпотом, громче не получилось, – я тоже вспоминал Гроссмана. И у нас ночь, мы держимся за руки, мы вместе… мы не согнулись… вера нас не покинула. Моя мольба летит к Богу… Мольба о тебе. Всё время.