– Нас, при жизни, не интересовало, что у других. Я много чего не успел для неё сделать. И уже не сделаю. Это последнее, что осталось. Пока она здесь. Другого у неё не будет. Ничего.
– Для неё не имеет значения, а для вас расходы.
– Что имеет значение, а что нет, знают только там. Тут каждый решает сам, не за себя – за двоих.
Цветы. Ира к ним так трепетно относилась… а здесь? В этом месте нет гиацинтов и хризантемы не в почёте. Выбираю, чтобы было красиво (опять это слово, как же так!).
– Не забывайте, что принесут цветы. Тем более что у вас, похоже, будет много народа.
– Спасибо. Только у нас не народ, у нас близкие люди.
Зачем я придираюсь к словам? Это что, из-за постоянного стремления в последнее время зацепиться за соломинку? За всё, что хоть как-то могло нам помочь? Но ведь сейчас это лишь слова… Вспоминая прошедшие месяцы, убеждаюсь, что всё-таки каждое слово имеет значение. Нет… имело значение.
На самом деле меня нет. Теперь цветы положит другой человек – тот, который вошёл утром. Положит нам, обоим.
Ночь. Что такое сон? Его тоже нет. Закрываю глаза и вижу Ирочку. Как я её растираю, поворачиваю и укладываю удобно. Как она говорит «спасибо» и как меняется выражение её глаз – сквозь боль проступает любовь. Она никуда не ушла, она внутри. Боль хочет её заслонить и не может.
Морг. Ира красивая… только неподвижная. Много цветов. Они всегда её окружали… Смотреть не могу и не смотреть не могу.
Дорога из морга в крематорий. В «Мерседесе» четырнадцать человек, мы с Ирочкой… а её не посчитали. Моя рука на крышке гроба. Должен понимать, что её нет, а принять не могу, и подступает чувство, почти такое, будто мы, как всегда, едем вместе. Она же рядом… любовь не умирает. Хочу ехать и ехать, хотя бы так – только не останавливаться. Никогда. Господи, даже эту возможность сейчас отнимут – сознание возвращает, куда едем, – и потекли слёзы, не различаю цвета. Ведь это не «Мы» едем – это «я» везу «Её» … потому, что «я» не помог. Когда любишь, живёшь жизнью любимого человека, его чувства и переживания – это мои, это я сам и есть. Так было с местоимением «я» – оно исчезло, осталось «мы». И вот теперь второе, нет – первое «я», отняли. Всё потеряло смысл. Ведь на самом деле жил я для неё. А сейчас для чего? Лишь ставший несчастным человек понимает, что такое счастье. Свет любви не замечаешь, пока светло.
Крематорий. Иду за гробом до дверей… Забирают Иру. Оставляют одного. При жизни везде нужно оформлять документы. Нужно и после. Очередь. Сидят тихо. Говорить поздно. И уже не с кем. Бумаги заполняют быстро – в этом мире не задерживают.
Большой зал. Лица знакомые и незнакомые, слова, слёзы, слова. (Ринат сказал, что человек сто – середина рабочего дня. Спасибо ему, автобусы для Ириных коллег – его забота).
Молитва, хор, батюшка посыпает землёй, шагает с кадилом вокруг Ирочки. Выполняет ритуал. Будничный для него. Внутри была пустота, она наполнилась отчаянием. Каждый шаг батюшки добавляет слёз. С каждым шагом мир становится уже – сейчас он обойдёт, закончит, – и закончится всё.
Я подхожу последний… последний, кого видела она на Земле… последний, кто видел её… последние мгновения, пока мы вместе. Других не будет, и ничего другого больше не будет… Целую. Ледяные губы… Слёзы капают на её щёки, вытираю. Неужели это конец? Не увижу её… никогда… мою Иру, Ирину… Ирочку… Мир исчез.
Поминки. Многие встретились здесь в первый раз и, скорее всего, в последний, потому что объединяла их только Ира. Вдоль стенки специальные столики, мои ребята расставили на них фотографии. Красивая, в разных нарядах, в разных странах.
Ринат достаёт из дипломата толстенный конверт, там деньги:
– Возьми, пожалуйста, от сотрудников управления и от знакомых.
– Ринат, Иры нет… остальное не имеет значения. Я не могу принять. Деньги… попытка заменить её, извини.
– Это традиция. Чем ещё можно помочь?
– Нечем. Скажи всем спасибо… от неё. Потратьте на что-нибудь хорошее, сохранится память… и об этом тоже – она всегда думала о других.