Призрачный театр

Дни текли, как черная река, и Шэй плыла по ней, наполовину отрешенно глядя на облака. Клетка, суп, повозки, облака, барка, суп, клетка, а затем новые выступления. Сколько раз она выступала? Она не могла сказать – все сливалось в одно долгое выступление, которое она смотрела издалека, и до ее ушей долетали лишь его тихие отголоски. Детские песни перемежались птичьим граем. Одетая в осенний костюм, она рыдала на коленях, склонив голову на колени какого-то фермера. Теперь дверцу клетки оставляли открытой, отчасти им удалось укротить ее натуру, хотя в глубине своего существа она оставалась необузданной. Она отвечала на вопросы соловьиными трелями, а зрители кивали в ответ: «Да, да, все ясно». Темные тучи и пригоршни речной воды, иногда с листьями, плавающими в ней, как подарок. Мир повернулся на спину; река стала воздухом, а небо – отраженной в ней картиной. Земная твердь исчезла, и каждый день становился прыжком с крыши мирового здания без видимой опоры для ног.

Ее охранял парень с повязкой на глазу. Его звали Валентин. Осиротевший городской мальчишка, не старше ее самой, его судьба могла быть сходна с судьбами мальчиков труппы Блэкфрайерса, судя по тому, как его дневное самодовольство сменялось ночными кошмарами. Когда все вокруг засыпали, он начинал пылко изливать душу. Воспоминал о своей матери или брате, ушедшем далеко в море, о своей собаке, о друзьях – и однажды, когда гроза нещадно раскачала барку, он протянул грязную руку между прутьями и крепко ухватился за руку Шэй; для его блага или ее, она не могла сказать. Однажды ночью он прошептал ей:

– Твой приятель, я слышал, что он по-прежнему жив, – и ей пришлось помотать головой, стряхивая оцепенение, чтобы вспомнить его имя. Бесподобный, Бердленд, Лонан: инородные, далекие слова, уплывшие по бесшумным рекам забвения.

Однажды на выступлении Шэй вдруг осознала, что не в силах больше слушать о потерях, голоде и страхах, поэтому пела безостановочно целый час. Одну песню с повторявшимися вновь и вновь словами, но зрители взирали на нее в немом восторге. Они слышали в ее пении то, что она не могла.

А как-то днем реку перекрыло упавшее дерево, и Джаггер на часок оставил ее на барке. Мужчины расчищали путь, а Шэй лежала на спине под обрамлявшими небо деревьями, не видя ни людей, ни лодок – только небеса и птиц, писавших свои послания в вышине. Дрозды рассказывали возмутительные истории, а голуби сварливо пререкались. Незамысловатую речь цапли заглушали болтливые гуси. А потом – как удар молнии – сокол схватил голубя прямо в воздухе. Белая вспышка, шквал перьев – и добыча исчезла. Радость прорвалась сквозь ее черное ледяное оцепенение. Должно быть, это Девана, она не видела своих отметин, но только городская птица, привыкшая к насилию и изобилию дичи, могла убить с такой экстравагантностью. Шэй, забравшись на крышу камбуза, следила за стремительным кружением этого сокола. Только тогда она заметила в птице нечто странное. От Деваны исходило призрачное свечение – гибельный цвет, фосфоресцирующий свет гнилушек на пне, – оно выделяло ее на фоне сумерек. Шэй прищурилась и попыталась встретиться с ней взглядом даже на такой большой высоте.

И в тот же миг словно повернулись какие-то песочные часы, и сам мир перевернулся. Шэй вознеслась к водянистым небесам и неотрывно смотрела вниз в воздушную бездну. Ветер покачивал ее крылья, и она смеялась над медлительностью нижнего мира. Его нелепой задумчивостью. Она парила, кружила, резко разворачивалась и ускорялась, словно могла править самими ветрами. Обернувшись легкими перышками, она копьем устремилась вниз к палубе главной барки. Обрушившийся на нее ветер придал ей форму летящей вниз стрелы, вниз к дверце клетки, открытой как любовные объятия, и через мгновение…

Она вернулась обратно на влажную солому с кроличьими костями и с поднявшейся к горлу черной желчью, а небо снова стало неведомым миром. Но какие-то чары рассеялись.

Она не видела Девану с тех пор, как ее взяли в плен. Поэтому сомневалась, что соколиха следовала за ней. Но нет, раз Девана появилась рядом, значит, и труппа Блэкфрайерса тоже где-то поблизости. И если именно фосфором подсветили ее крылья, то это означало, что и Алюэтта следила за ней. Алюэтта, Трасселл и Бланк. И, несмотря ни на что, надеялась на чудо, что Бесподобный тоже с ними.

Час за часом она лежала без сна, видя свое положение по-новому, глазами хищной птицы, и к рассвету Шэй поняла, как сбежит из Кокейна.

34

Во сне с Шэй разговаривала Девана. Не скрипучим криком, каким она пользуется, чтобы напугать добычу, а девичьим голосом. Мягким и полным, словно оперение на скоколиной груди. Полным воркующего трепета. И тот голос говорил, что Шэй стала добычей. Он шептал, что она ослабела. Спрашивал, сколько ночей Шэй провела, жалея себя.

Шэй попыталась ответить, но Девана взмахнула крыльями в возмущенном упреке: «Молчи, девочка».