Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

— Вы понимаете, господин Станжерсон, — сказал он, — что в подобном запутанном деле ничем нельзя пренебрегать. Следует выяснить все, даже самые незначительные мелочи, касающиеся пострадавшей. Вы полагаете, что, если мадемуазель Станжерсон останется жива, этот брак может расстроиться? Вы сказали: «Я надеюсь». И эта надежда выглядит, как сомнение. В чем причина ваших сомнений?

— Вы правы, сударь, — с видимым усилием ответил наконец господин Станжерсон, — вы правы. Если я что-либо скрою, это может показаться вам подозрительным. Господин Дарзак будет, конечно, того же мнения.

Робер Дарзак, бледность которого показалась мне в этот момент ненормальной, сделал знак, что он согласен с профессором. Он ограничился простым кивком, вероятно потому, что был не в силах произнести ни единого слова.

— Итак, господин начальник сыскной полиции, — продолжал профессор Станжерсон, — моя дочь, несмотря на все мои настойчивые мольбы, поклялась никогда не оставлять меня. Я несколько раз пытался склонить ее к замужеству, так как считал это своим долгом. Много лет мы знали Робера Дарзака. Он любил мою дочь. Одно время я полагал, что и он так же любим, ибо с радостью услышал из уст моей дочери согласие на свадьбу, которой я желал от всей души. Я уже старик и как благословение Божье воспринял известие, что после моей смерти дочь будет иметь около себя человека, которого я люблю и уважаю за его большое сердце и знания, человека, который будет ее любить и продолжит нашу работу. Но, увы, за два дня до преступления моя дочь объявила, что замуж за Робера Дарзака она не выйдет.

Воцарилась гнетущая тишина. Момент был серьезным.

— Мадемуазель Станжерсон не дала вам никаких объяснений? — спросил господин Дакс. — Какими соображениями она руководствовалась?

— Она сказала только, что уже слишком стара, чтобы выходить замуж, что она чересчур долго ждала и много думала. Она пояснила, что любит Робера Дарзака, но хочет, чтобы все оставалось по-старому, и будет счастлива, если узы чистой дружбы, связывающие нас и Дарзака, станут еще теснее, но о свадьбе и слышать больше не желает.

— Это странно, — пробормотал господин Дакс.

— Странно, — как эхо повторил господин Марке.

— С этой стороны, господа, вы не откроете причину преступления, — слабо улыбнулся господин Станжерсон.

— Во всяком случае, — сказал господин Дакс нетерпеливо, — ограбление здесь также, вероятно, ни при чем.

— О, мы в этом уверены! — воскликнул судебный следователь.

В этот момент дверь лаборатории приоткрылась, и бригадир жандармов передал судебному исполнителю записку.

— Это уж слишком! — провозгласил господин Марке прочитав послание.

— В чем дело? — спросил начальник сыскной полиции.

— Записка от маленького репортера «Эпок», Жозефа Рультабиля. В ней слова: «Одна из причин преступления — кража».

— А, маленький Рультабиль, — начальник сыскной полиции улыбнулся, — я слышал, он, кажется, считается весьма способным. Позовите его, господин судебный следователь.

И Жозефа Рультабиля впустили. Я познакомился с ним нынче утром, в поезде, по дороге на Эпиней-сюр-Орж. Он проник в наше купе вопреки моей воле, почти насильно, и мне сразу не понравились его развязные манеры и претензии на понимание того, в чем правосудие разобраться не может.

Я не люблю журналистов. Это сварливые и нахальные люди, от которых следует держаться подальше. Они никого не уважают и считают, что им все позволено. Когда имеешь несчастье приблизить их к себе хоть на волос, они теряют чувство меры, и уже не знаешь, какой неприятности следует ожидать. Этому на вид лет двадцать, а наглость, с которой он осмелился допрашивать нас и спорить с нами, его насмешливая и презрительная манера говорить — просто возмутительны! Я знаю, что «Эпок» очень влиятельна и с ней следует ладить, но нельзя же, в самом деле, набирать себе репортеров из колыбели.

Жозеф Рультабиль вошел в лабораторию и поздоровался.

— Вы полагаете, — обратился к нему господин Марке, — что вам известен мотив преступления и что этот мотив, вопреки очевидности, кража?

— Нет, господин судебный следователь, я не утверждал этого. Да и сам, конечно, в это не верю.

— Тогда что означает эта записка?

— Она означает, что одной из причин преступления была кража.

— Что вам дает основание так думать?

— Будьте любезны проследовать за мной, — сказал молодой человек и пригласил нас пройти в вестибюль, что мы и сделали.

Там он направился в сторону туалетной комнаты и попросил судебного следователя опуститься с ним на колени. В эту туалетную комнату свет проникал через застекленную дверь, и, когда ее оставили открытой, комнатка оказалась освещена полностью. Господин Марке и Рультабиль опустились у порога на колени, и молодой человек указал на плиточный пол туалета. В пыли были ясно видны отпечатки двух больших подошв и тот черно-серый пепел, который повсюду сопровождал следы преступника.