Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

Дижон, Лион, Макон. Там, наверху, над моей головой, Рультабиль не спал. Я тихо окликнул его, но не получил ответа, хотя мог поклясться, что он бодрствует. О чем он думает, и что придает ему такое спокойствие? Я вижу еще, как он уверенно поднимается в приемной и решительно произносит: «Идемте». Куда он решил отправиться? Конечно же к той, которой угрожала опасность, ведь только он один и мог ее спасти. К своей матери, которая никогда этого не узнает. «Эта тайна должна остаться между вами и мной. Ребенок умер для всех, кроме вас и меня».

Мужественная и героическая душа, ощутившая, что Дама в черном, которая нуждается в его помощи, не захочет покупать спасение ценой вражды между отцом и сыном. Куда может привести эта вражда? К какому кровавому конфликту? Следует все предвидеть и иметь свободные руки, чтобы ее защитить. Не так ли, Рультабиль?

Рультабиль так спокоен, что мне не слышно его дыхание. Я склоняюсь над ним и вижу его открытые глаза.

— Знаете, о чем я думаю? — спросил он. — О телеграмме из Бурга, подписанной Дарзаком, и из Баланса, отправленной Станжерсоном.

— Я тоже о них думал, и все это кажется мне довольно странным. Господин Станжерсон покинул дочь и зятя в Дижоне, впрочем, Дарзак телеграфирует, что они собираются встретиться вновь. Телеграмма же Станжерсона доказывает, что он, продолжавший без перерыва путешествие в Марсель, опять находится вместе с Дарзаками. Значит, наша пара встретилась по дороге с господином Станжерсоном, вероятно, задержавшимся в пути. Однако профессор не ожидал никакой задержки и сказал на вокзале: «Завтра в десять часов утра я буду в Ментоне». Посмотрим, когда телеграмму отправили из Баланса, и заглянем в расписание поездов.

Мы сверились с расписанием и убедились, что господин Станжерсон прибывал в Валанс ночью, в сорок четыре минуты первого, а телеграмму отправил в двенадцать сорок семь. Следовательно, его путешествие проходило нормально. Впрочем, к этому времени он уже встретился с господином и госпожой Дарзак.

С расписанием в руках мы разобрались в этой загадке. Профессор расстался с Дарзаками в Дижоне, куда они все вместе прибыли в шесть часов сорок семь минут вечера. Затем он отправился из Дижона в семь ноль восемь, прибыл в Лион в десять часов четыре минуты и в Валанс в двенадцать сорок четыре ночи. Дарзаки покинули Дижон в 7 часов, продолжили свой путь и прибыли в Бург в девять часов три минуты вечера. Поезд должен был отойти из Бурга в девять часов восемь минут, а телеграмму Робер Дарзак отправил в девять двадцать восемь. Значит, в Бурге они сошли с поезда? Может быть, поезд просто опоздал?

Дарзак отправил свою депешу из Бурга за минуту до отправления лионского поезда, отходившего в девять двадцать девять. Этот поезд прибыл в Лион в десять тридцать три, а поезд профессора Станжерсона — в десять тридцать четыре. Итак, после остановки в Бурге Дарзаки встретились с господином Станжерсоном в Лионе, куда прибыли за минуту до него. Какая же драма заставила их изменить свой путь?

Можно было высказывать разные предположения, но, увы, в основе их всех лежало появление Ларсана. Ясно, что каждый из наших друзей не хотел никого пугать. Дарзаки постарались скрыть серьезность положения, но был ли господин Станжерсон в курсе событий?

Уточнив таким образом на расстоянии все необходимые обстоятельства, Рультабиль пригласил меня воспользоваться тем комфортом, который международное общество спальных вагонов предоставляет в распоряжение своих путешественников. Он показал мне добрый пример и через полчаса уже сладко похрапывал, предварительно исполнив свой вечерний туалет столь же тщательно, как если бы находился у себя дома. Но мне не спалось.

В Авиньоне Рультабиль проснулся и, быстро одевшись, отправился в буфет выпить чашку горячего шоколада. Я не был голоден. Весь путь из Авиньона в Марсель мы провели молча.

При виде города, где он провел свои молодые годы, Рультабиль, чтобы отогнать тревогу, которая все увеличивалась по мере нашего приближения к цели путешествия, рассказал мне несколько старых анекдотов, не доставивших ему самому, как мне показалось, никакого удовольствия. Я не слушал его. Так мы доехали до Тулона.

Какое путешествие! Оно могло бы быть чудесным. Обычно я с удовольствием посещаю эти прекрасные края, лазурный берег, который кажется раем после снега, дождя, грязи, сырости и мрака, оставляемых в Париже.

Проехали Тулон, и наше нетерпение возросло еще больше. Поэтому мы не удивились, заметив на перроне в Каннах искавшего нас господина Дарзака. Он с женой и профессором Станжерсоном прибыл в Ментону накануне в десять часов утра и, тронутый теплой телеграммой, отправленной Рультабилем из Дижона и сообщавшей о нашем приезде, рано утром выехал из Ментоны в Канн, так как желал поговорить с нами наедине. Вид у него был мрачный и расстроенный.

— Несчастье? — спросил Рультабиль первым делом.

— Нет еще, — ответил господин Дарзак.

— Слава Богу, — вздохнул Рультабиль, — мы не опоздали.

— Спасибо, что вы приехали, — сказал господин Дарзак и пожал нам руки.