Наконец, с полным знанием дела я могу посоветовать читателю: пойдите в Оперу, попросите позволения спокойно походить там в одиночестве, без назойливого чичероне, войдите в ложу № 5 и постучите по огромной колонне, которая отделяет ложу от авансцены; постучите по ней тросточкой или просто кулаком, послушайте звук на уровне человеческого роста, и вы убедитесь, что колонна полая! А после стоит ли удивляться, что в ней мог находиться голос Призрака или он сам – там внутри хватит места для двоих. Не удивляйтесь, что в связи со странными явлениями в ложе № 5 никто не обратил внимания на эту колонну, не забудьте, что с виду она сделана из цельного куска мрамора и что голос, шедший изнутри, казалось, раздавался с противоположной стороны (ведь голос призрака-чревовещателя доносился оттуда, откуда хотел он сам). Колонна обработана и украшена скульптурой и орнаментом, вышедшими из-под руки подлинного художника. Я не теряю надежды найти когда-нибудь элемент скульптурного убранства, который можно было по желанию опускать и поднимать, что позволяло Призраку Оперы передавать матушке Жири записки и мелкие подарки. Конечно, то, что я увидел, почувствовал и потрогал, – всего лишь частица из созданного столь необычным и блестяще одаренным человеком, как Эрик, в таком громадном загадочном сооружении, как Опера, но я отдал бы все находки за одну, которую мне посчастливилось обнаружить в кабинете дирекции, в нескольких сантиметрах от кресла: люк размером в одну плашку паркета, куда пройдет разве что рука человека; этот люк открывается, как крышка шкатулки, и я живо представил, как из него высовывается рука и ловко орудует в заднем кармане вечернего фрака директора…
Именно таким образом исчезли двадцать тысяч франков! Благодаря тому же ухищрению они вернулись обратно.
Когда я, с вполне объяснимым волнением, рассказал об этом Персу, заметив, что Эрик, скорее всего, просто развлекался со своим перечнем обязанностей, раз он вернул всю сумму, Перс ответил:
– Не стоит заблуждаться. Эрик нуждался в деньгах. Поставив себя вне общества, он не особенно церемонился с людьми и постоянно пользовался необычайной ловкостью и изобретательностью, которыми одарила его природа в качестве компенсации за ужасное уродство; пользовался ими для того, чтобы эксплуатировать людей, причем делал это с неподражаемым артистическим блеском, тем более что эта артистичность всегда окупалась. Если он вернул сорок тысяч франков Ришару и Моншармену по собственному почину, так только потому, что к тому времени он в них не нуждался. Он отказался от женитьбы на Кристине Даэ. Он отказался от всего земного.