Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты

Трудно сказать, почему писатель исключил данную главу из окончательной редакции, лишь частично воспроизведя сюжет «Магического конверта» в главе XVII («Удивительные признания мамаши Жири, раскрывающие секрет ее личных отношений с Призраком Оперы»). Между тем оставшиеся в итоге за кадром детали проделок Призрака и комических злоключений директоров Оперы представляют несомненный интерес для поклонников романа[19].

Магический конверт Неизвестная глава из первой редакции романа «Призрак Оперы»

Мамаша Жири была восстановлена в занимаемой должности. Разумеется, в «Воспоминаниях» господина Моншармена вы не найдете упоминания об этой столь жалкой капитуляции перед сверхъестественной силой Призрака. То ли директор был убежден, что его переиграл некто более хитрый – и мы вскоре увидим, кого он хотя бы на миг заподозрил в этом, – либо же ему было стыдно признаться, что его встревожило происшедшее (или он хотел дать читателю повод так думать), но о Призраке в своих писаниях он говорит расплывчато, осторожно и зачастую совершенно невнятно. С другой стороны, нет никаких сомнений, что Моншармен и Ришар, как люди здравомыслящие, изо всех сил старались преодолеть смятение, охватившее их в ложе № 5 в тот роковой вечер. Назавтра они сошлись на том, что вообще не были в той адской ложе, не видели и не слышали ничего сверхъестественного, а предвещавшая катастрофу фраза: «Сегодня она поет так, что может рухнуть люстра!» – всего лишь игра их собственного перевозбужденного воображения. И все же после бурной сцены во время визита к бедняжке Карлотте, которая слегла и никак не могла утешиться после случившегося с ней несчастья, директора долго совещались между собой при закрытых дверях. Послеобеденное время они провели под самой крышей Оперы. Внимательное изучение места крепления люстры погрузило их в задумчивость, и в тот же вечер они послали свои извинения мамаше Жири.

Директора попросили ее вернуться к исполнению обязанностей при ложе № 5. Они решили вступить в переговоры с П. О., сочтя, что им не выдумать лучшего способа одолеть таинственного противника, чем заставить его поверить в то, что они идут навстречу притязаниям шантажиста, прописанным красными чернилами в тетради с техническими требованиями. Как видим, умонастроение господ директоров претерпело существенную трансформацию. Ришар и Моншармен больше не утверждали, что имеют дело со злым шутником, они уверились, что перед ними дерзкий и наглый мошенник. Они вознамерились застукать его и разоблачить, что повлекло за собой несколько досадных инцидентов, о которых мне подробно рассказали и мамаша Жири, и администратор Мерсье, и наконец сам хормейстер Габриэль. Последний пользовался доверием Ришара, а Мерсье – Моншармена.

Мамаша Жири, похоже, совсем не затаила обиды на директоров, которые так скверно с ней обошлись, или, по крайней мере, никак ее не выказывала, что делает ей честь. В своей неизменной шали и шляпке цвета копоти она вела себя с прежней важностью. Когда она вышла на работу, Моншармен с невозмутимым видом вручил ей письмо для Призрака. Она преспокойно взяла его, опустила в свою сумку, заверив, что нынче же вечером передаст по назначению.

Вряд ли стоит уточнять, что с этого дня директора более не пытались отобрать у невидимого гостя его ложу. Наутро после отправки письма пришел ответ. Обошлось без фантастических трюков, ответ был получен по почте.

«Господа, – писал Призрак Оперы, – я оценил ваши добрые намерения. Но проявите терпение. В надлежащий час, который уже близок, я дам вам знать, как и когда вы сможете передать мне 20 000 франков в счет ежемесячного платежа.

P. S. Мне стало известно, что у Кристины Даэ легкое недомогание, поэтому не стоит беспокоиться из-за того, что ее несколько дней не будет в театре. Она сообщит вам, когда пойдет на поправку. Этой юной особе необходим отдых. Я знаю, что говорю.

С дружеским приветом,

П. О.».

– Похоже, наш Призрак умеет компрометировать женщин! – пробормотал Моншармен.

Однако директора решили не разгадывать это таинственное сообщение. Они распорядились как следует присматривать за мамашей Жири, однако по-прежнему не понимали, как ей в действительности удается сообщаться с их новым «другом». Они остерегались вызывать в ней недоверие, поскольку рассчитывали застукать ее на месте.