Пробираясь в потемках, сторонясь бочек с порохом, ища на ощупь каменные ступени, которые вели туда, где над нашими головами был люк в зеркальную комнату, мы всё повторяли про себя: „Завтра вечером в одиннадцать…“
Наконец я нашел лестницу и вдруг застыл на первой же ступеньке, меня пронзила ужасная мысль:
„Который час?“
Который, в самом деле, час? Ведь завтра вечером в одиннадцать – это, может быть, уже сегодня! Может, совсем скоро! Кто знает, который час в „камере пыток“? Мне казалось, что с тех пор, как мы заперты в этом аду, прошло много-много дней… годы… от Сотворения мира. И все это может взорваться в один миг! Ах, какой-то шум… Скрип… Вы слышали, сударь? Вон там, в углу… Боже мой! Похоже, включился какой-то механизм. Вот опять! Если бы было чуть светлее… Наверное, это включился взрывной механизм. Я же говорю: какой-то скрип. Вы что, глухой?
Мы с де Шаньи принялись кричать, как сумасшедшие. Страх погнал нас наверх; мы карабкались на четвереньках вверх по ступеням. Неужели дверца люка закрылась и поэтому так темно? Ах, надо выйти из темноты! Туда, к смертельному свету зеркальной комнаты.
Мы добираемся до верха лестницы: нет, люк был открыт, просто теперь в „камере пыток“ было так же темно, как и в пещере, откуда мы выбрались. Мы ползем по деревянному полу. Только это отделяет нас от склада пороха. Который час? Мы кричим, зовем. Виконт де Шаньи с внезапным приливом силы восклицает: „Кристина! Кристина!“ А я зову Эрика. Напоминаю, что когда-то я спас ему жизнь. Но никто нам не отвечает. Никого вокруг, кроме нашего собственного отчаяния, нашего собственного безумия… Который час? „Завтра вечером в одиннадцать…“ Мы спорим, пытаясь определить, сколько времени провели здесь, но определить это невозможно. Ах, если бы взглянуть на циферблат часов с движущимися стрелками! Мои часы давно остановились, но часы виконта еще идут. Он сказал, что завел их вечером, собираясь в Оперу. Мы пытаемся извлечь из этого факта хоть какое-то основание для надежды, что роковая минута еще не наступила.
…Малейший звук, доносящийся из люка, который я напрасно пытался закрыть за собой, бросает нас в дрожь. Который час? У нас больше нет ни одной спички. Однако надо узнать время. Виконт придумал разбить стекло своих часов и нащупать положение стрелок. В полной тишине он прикасается к стрелкам кончиками пальцев. Ушко часов служит ему точкой отсчета. Он полагает, что, судя по отклонению стрелок, возможно, уже одиннадцать.
Но что, если тот страшный срок, что бросает в дрожь – одиннадцать часов, – уже миновал? Может быть, сейчас уже одиннадцать часов десять минут? Тогда роковой момент наступит завтра и у нас еще по меньшей мере двенадцать часов.
Неожиданно я вскрикнул:
– Тише!
Мне что-то послышалось в соседней комнате.
Я не ошибся! Скрипнула дверь, затем прошелестели торопливые шаги. В стену постучали, и раздался голос Кристины Даэ:
– Рауль, Рауль!
Теперь восклицания по обе стороны стены слились. Кристина разрыдалась: она уже и не верила, что застанет де Шаньи живым. Монстр был ужасен. Он просто бредил в ожидании часа, когда она даст согласие. Но она обещала сказать „да“ только в том случае, если он откроет дверь в „камеру пыток“. Он не поддался на уговоры, сопровождая свой отказ страшными угрозами в адрес всех представителей „рода человеческого“. Наконец после бесконечно долгих страшных часов он вышел, оставив ее одну, чтобы она поразмыслила обо всем. В последний раз.
Нескончаемо долгие часы!
– Который час, Кристина?
– Одиннадцать… одиннадцать без пяти минут.
– Одиннадцать чего?