Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты

Вот мы уже не чувствуем дна и кружимся в непреодолимом водовороте, вода кружится вместе с нами, мы натыкаемся на черные зеркала, которые нас отбрасывают прочь. Над водоворотом разносится задыхающийся крик…

Неужели нам предстоит вот так умереть? Утонуть в „камере пыток“? Ничего подобного я не видел. Эрик в пору „сладостных ночей Мазендарана“ ни разу не показывал мне этого через маленькое окошко.

– Эрик! Эрик! Я спас тебе жизнь! Ты был приговорен… Ты должен был умереть. Я открыл тебе двери в жизнь! Эрик!

И мы, как обломки корабля, кружимся в воде.

Неожиданно я ухватил сведенными руками ствол железного дерева; зову де Шаньи… и вот мы оба повисли на железной ветке.

А вода все поднимается.

Но попробуйте вспомнить, какое пространство – между ветвями железного дерева и сводом зеркальной комнаты… Попробуем вспомнить! В конце концов, вода ведь может перестать прибывать, достигнув определенного уровня. Смотрите, мне кажется, что она уже больше не прибывает. Нет! Нет! О ужас! Придется вплавь! Наши руки отчаянно цепляются одна за другую, мы задыхаемся… мы боремся с черной водой. Нам уже трудно вдыхать черный воздух поверх черной воды. Воздух уносится над нашими головами через какой-то вентиляционный люк. Мы кружимся и кружимся; мы будем кружиться до тех пор, пока не уткнемся в него, и тогда прильнем губами к этому отверстию… Но силы покидают меня, я пытаюсь уцепиться за стены. Зеркальный свод скользит из-под пальцев. Мы все кружимся и кружимся… Потом погружаемся в воду. Еще одна попытка! Последний возглас:

– Эрик! Кристина!

Буль, буль, буль – отдается в ушах. Буль, буль, буль… Мы беспомощно барахтаемся в черной воде. Перед тем как окончательно лишиться чувств, я слышу вдалеке: „Бочки! Бочки! Вы продаете бочки?“»

Глава 27 Конец любви Призрака Оперы

На этом заканчивается запись рассказа, оставленная мне Персом.

Несмотря на весь ужас ситуации, когда виконт де Шаньи и его спутник были, казалось, приговорены к неминуемой смерти, им удалось спастись благодаря великой жертве, которую принесла Кристина Даэ. И я предоставляю вам услышать, чем завершилось это приключение, из уст самого Перса, бывшего начальника полиции в Тегеране.

Когда мы встретились с ним, он по-прежнему жил в своей маленькой квартирке на улице Риволи, напротив Тюильрийского сада. Он был очень болен, и потребовалось призвать на службу истине весь мой пыл репортера-историка, чтобы уговорить его решиться и еще раз, вместе со мной, пережить невероятную драму.

Служил ему все тот же старый верный Дариус, который и проводил меня к нему. «Дарога» принял меня, сидя в просторном кресле, возле окна, выходившего в сад; он все время пытался выпрямить торс, прежде очень стройный. Глаза его были по-прежнему яркими и выразительными, хотя лицо выглядело усталым. Он полностью обрил себе голову, на которую некогда надевал папаху из каракуля; одет был в широкий халат очень простого покроя и бессознательно, спрятав руки в рукава, перебирал пальцами, но разум его оставался ясным.

Он не мог без волнения вспоминать пережитые страхи, и мне пришлось по кусочкам вытягивать из него поразительный финал этой странной истории. Иногда он заставлял долго упрашивать себя, прежде чем ответить на мои вопросы, а иногда, вдохновленный воспоминаниями, он безостановочно описывал, с захватывающими подробностями, ужасающий образ Эрика и страшные часы, проведенные им с виконтом де Шаньи в жилище на озере.

Надо было видеть снедавшее его волнение, когда он дошел до того, как очнулся после наводнения в тревожном сумраке комнаты в стиле Луи-Филиппа. Вот конец этой истории, записанный с его слов.

Открыв глаза, «дарога» увидел, что лежит на кровати. Над ним склонялся то ангел, то демон. Виконт вытянулся на диванчике-канапе рядом с зеркальным шкафом.

После миражей и галлюцинаций в «камере пыток» отчетливость обыденных деталей этой маленькой спокойной комнаты, казалось, была предназначена, чтобы окончательно поколебать стойкость духа несчастных пленников и бросить их на этот раз в реальный кошмар. Кровать, напоминающая ладью, стулья красного дерева, натертого воском, комод с медными ручками, кружевные салфетки, аккуратно наброшенные на спинки кресел, настенные часы с маятником и камин, где по сторонам стояли такие безобидные на вид шкатулочки, наконец, этажерка, где теснились раковины, красные подушечки-игольницы, кораблики из перламутра и огромное страусиное яйцо – вся эта обстановка, отмеченная печатью трогательной безвкусицы, выглядевшей в глубоких подземельях Оперы столь спокойно и разумно, неназойливо освещалась лампой под абажуром, стоявшей на круглом столике, и развеивала прошлые фантасмагории.

Тень человека в маске в этой скромной, аккуратной обстановке представлялась еще более чудовищной.

Склонившись к самому изголовью Перса, человек вполголоса произнес:

– Тебе лучше, «дарога»? Осматриваешь мою мебель? Это все, что осталось мне от моей бедной матери…