Призрак в Лубло

Вернёйцы, добрые знакомые и родственники отъезжавших, стояли в воротах или у открытых окон и прощально махали руками и платочками: «Доброго здоровья! Доброго здоровья!» Некоторые кривились в недоброй улыбке, рожденной, наверное, мыслью: «Ну вот, а старый Купойи уже прибыл с курорта». О, боже, какое страдание пришлось, видно, пережить дома бедной госпоже Купойи при виде этой кавалькады отъезжающих!

Хлебосольные Шандоры и сегодня пекли и жарили и, что называется, пушинку сдували с того места, куда он садился, но даже если бы они манну небесную ему преподнесли, чтобы угодить, и это не помогло бы — сегодня он впал в еще большее отчаяние и тысячу раз сожалел, что не уехал с Винце домой. Ему казалось, что он уже годы находится здесь, забытый и брошенный, замурованный в стене, как та несчастная женщина — Борбала Убрик. Какую он совершил глупость, что остался здесь! Настолько лучше было бы дома, под боком у своей благоверной; даже если бы она и ругала его, то как миром мазала бы; даже если бы отослала спать к собаке, в конуру, все равно он бы слышал ее голос и всегда бы знал, что она делает.

А вместо этого — часы проходят, дни проходят, и ни известия, ни письма, ни весточки, ни гнева, ни прощения — только серая неопределенность, которая ужаснее всего. Он хорошо видел, что члены семьи Шандора втихомолку переглядывались: мол, что же будет с этим стариком?

Наконец, уже за полдень, во двор вкатилась телега, в которой сидела сама мамаша Купойи. Не успела она еще слезть с нее, как уже во дворе начала громогласную баталию.

— Где этот старый кутила, а? Спрятался здесь у моих милых родственников? Ну и хорош цветик, я скажу, только и остается выставить его в горшке на окне! Ты идешь сюда сейчас же, похоронный меценат?! Ты кто — Эстерхази[72] или Вашкор?[73] За кого ты себя принимаешь, ты — дойная коровка для жуликов и карточных шулеров?! Сесть за игральный стол вместе с бодёлайцами?! С этими тюльпанами, выросшими на навозной куче! Да если бы хоть один из них попался мне в руки, я своими зубами растерзала бы его. Ну, конечно, ты не отваживаешься выйти, не так ли? Ты, главный заводила всех транжир и кутил, когда-либо упоминавшихся в хрониках! Потому что находились люди, проматывавшие свои надгробные памятники, но чтобы поставить на банк свои легкие против бубнового валета или не знаю там чего, — вот ты каков!

Купойи слушал хлесткие выражения (эй-эй, этот голос он узнал и через стену), похныкал немножко, но в груди у него сердце прыгало больше от радости. Ну вот, все же приехали за ним, все же сама супруга. Это-то он все-таки заслужил! Ну и большой же дипломат, однако, Винце!

Все ближе звучал знакомый голос, вот Купойи уже услышал постукивание каблучков ее туфель. Словно с грохотом приближалась сама судьба. Первым инстинктивным порывом старика было желание обратиться в бегство, туда, туда, в самую дальнюю комнату, но он не в силах был сделать ни одного движения и только смотрел беспомощно, смотрел, как распахнулась дверь, как зашуршали, зашумели накрахмаленные юбки и как остановилась в дверях, подбоченившись и вонзив в него два кинжала — пару своих искрящихся глаз, госпожа Купойи, такая кроткая обычно.

— Ну-у, и ты еще смеешь стоять тут передо мной? Не скроешься тотчас под землю?

(Старик действительно рад был бы, да невозможно.)

— Верона, Верона, — тихо, изнуренно лепетал он.

Госпожа топнула ногой:

— Не смей обращаться ко мне, если тебе дорога жизнь! А забирай свои пожитки, потому что я немедленно увожу тебя. Но не думай, пожалуйста, что дома мы напекли для тебя пампушек. И все же я увожу тебя. Увожу, чтобы ты не сидел на шее у других, чтобы уж ты хоть сгинул, но дома, в своей конуре. Что, ты кашляешь? Не смей при мне кашлять, слышишь, а не то я заставлю тебя подавиться своим кашлем. Думаешь, я бы приехала за тобой — да просто пожалела эту благородную семью. И так уж пальцами показывают на их дом, приговаривая: «Здесь прячется этот бедняга-мот Купойи, который боится предстать перед своей женой». И не вздумайте возражать, мои дорогие родственники Иштван Шандор и Шандорне! Я знаю, что вы добрые люди — что так, то так. Но я даже не благодарю вас за то, что вы приютили его, потому что лучше бы вы прогнали его метлой, чтобы он прятался где-нибудь в лесу, где ему и место.

И все же она обняла жену Иштвана Шандора и долго прижимала свою голову к ее груди (поскольку была ниже хозяйки). Шандорне потом еще удивлялась, что кофточка ее в этом месте стала мокрой, хоть выжимай.

— Ну, а теперь марш! — скомандовала Купойине, пропуская вперед бедного муженька, который со стыда не знал, на какую ногу ступить. Сама она шествовала за ним, как тюремщик; потом посадила его рядом с собой на телеге и наказала кучеру (снова наняли Гала), чтобы по деревне ехал шагом, потому как для христиан весьма поучительное зрелище отыскание и водворение домой заблудшей овцы.