Призрак в Лубло

Эти мысли так растревожили господина Купойи, что, поравнявшись с домом Биребовских, он круто повернул и снова зашагал к кантору. Шимович уже сидел, склонившись за своим письменным столом; в глазах у него светилось вдохновение, а на лбу сверкали капельки пота.

— Я передумал, господин кантор, — проговорил старик. — Впишите все же и этого Винце Папа, моего слугу.

Словно сбросив с плеч огромную тяжесть, Купойи теперь уже с легким чувством прошествовал тем же путем, через рынок, затем зашел в лавку металлических и скобяных товаров Вурды и купил небольшое распятие — в руки усопшей.

Когда он вышел из лавки, то в большой толпе, стоявшей у церкви, заметил Винце. «Эге, значит, он не уехал!» Винце стоял у лотка какой-то торговки и вел с ней беседу. «Но что он замыслил? Надо будет за ним понаблюдать издали. Вот он достает деньги из кармана, что-то покупает. Ага, горшочек с цветами! Нюхает цветы. Провалиться мне на месте (это, стало быть, почтеннейшему Йожефу Купойи), если это не пеларгония! Стебель цветка поднимается из листьев, как мачта, и на его конце алеет распустившийся цветок… Вот Винце куда-то двинулся с ним. Ишь, старый озорник! Кому-то несет цветок. Непостижимо! Словом, дьявол не дремлет. У этого старого козла есть еще и любовница».

Винце шел с цветком, с трудом поднимая ноги, обутые в большие, с подковками, сапоги. Купойи же следовал за ним, прячась за людьми.

У здания муниципалитета Винце свернул в улицу Мадача, Купойи — за ним; а оттуда через пустырь прямо к «Раку». Да-да, Винце шел на постоялый двор, где еще стояла его телега, ведь он оттуда поедет. Купойи тоже направился к «Раку» и остановился у ворот. Телега по-прежнему стояла под навесом, а ярмо лежало в ней — видно, Винце и не собирался уезжать! А Винце двинулся прямехонько к голубой комнате. Купойи же прошел в сад и, заглядывая в окно, увидел, как Винце вошел в комнату и, обнажив в дверях свою седую голову, на цыпочках приблизился к покойнице и поставил у нее в ногах горшочек с пеларгонией…

Окна были открыты крест-накрест, и сквозной поток воздуха колыхал пламя горящих свечей. Вот он дунул на пеларгонию, заколебав ее высокий тонкий стебель, алый цветок закачался, и, повторяя его движения, по застывшему белому лицу побежала дрожащая тень.

Купойи был растроган; утирая глаза платком, он уже не мог совладать со своими чувствами и воскликнул:

— Винце, дорогой мой слуга, значит, ты не едешь домой?

Винце вздрогнул, повернулся на голос и наконец увидел у окна своего старого хозяина. Но тогда он сразу же упрямо вскинул голову:

— Вот и не поеду, знайте же!

И не поехал, остался на похоронах, которые прошли хорошо, в полном порядке. Правда, народу было маловато. Люди, эти нынешние люди, так спешат. Спешат все, у всех находятся какие-то дела. Но как можно так спешить? Куда так тешат? Сие непостижимо.

Ну, да что там! Тело девочки все же предали родной земле по всем правилам — никаких упреков тут не может быть. Стихи Шимовича были более красивыми, чем обычно бывали у параскайского кантора, и, разумеется, почтеннейший Купойи расплакался, когда Шимович запел строфу, посвященную его супруге (жаль, что это не слышали канарейки кантора!):

Купойи Йожефне, Лехоцки Верона,
Села Параска знатная матрона,
Мой последний вздох устремлен к тебе,
Ты прости за хлопоты, за расходы все.
Ухожу я в царство гробового сна,
Но коли вернуся, расплачусь сполна.

Церемония прошла скромно, но участвовали в ней лишь добрые честные люди. Всего собралось десять-пятнадцать человек — древние старушки да нищие, госпожа Ваи (но на кладбище она не пошла). На кладбище покойницу оплакивали Жужа и один параскаец, некто Корпади, принявший участие в похоронах со скуки (у бедняга сломалась телега, вот он и пошел, чтобы убить время, пока кузнец починит); церковный служка нес впереди крест с петухом (крест вызывал любопытство и удивление у прохожих, несмотря на их спешку). За гробом, растроганный, с непокрытой головой, шел Йожеф Купойи, а рядом Винце, несущий горшочек с пеларгонией. Все было так печально… А люди вокруг так спешили, так спешили.

Но вот прибыли на кладбище — опустили гроб в могилу, и все кончилось. Винце склонился перед свежим холмиком и посадил пеларгонию в ногах могилы. Ну, а потом? А потом два скорбящих старика осмотрелись затуманенными от слез глазами и увидели, что на земле прибавился еще один могильный холмик. И больше ничего не случилось. На один холмик стало больше.

По дороге назад Винце разговорился с параскайским хозяином — Корпади, и они вдвоем стали тихо подсчитывать, во что могла обойтись господину Купойи вся эта история. Поп, кантор, гроб, могильщик, саван, катафалк, лекарства, доктор — получалась страшная сумма, равная примерно половине цены пшеницы. Теперь господин Купойи не сможет поехать на курорт лечить свои больные легкие.

И тут Корпади заметил: