Призрак в Лубло

Единственным связующим звеном во всех ее речах был черный петух, бегущий впереди нее по ее печальному пути; она же всюду следовала за ним, прислушиваясь к его золотому колокольчику. Порою она пыталась поймать его (и тогда чуть не выпадала из постели), моментами же будто теряла его из виду (наверное, он слишком далеко убегал), тогда она напрягала слух: «Тс-с, тс-с!», — стараясь услышать звон колокольчика, и зрение (устремив ищущий взгляд в потолок), пока, наконец, по губам у нее не пробегала улыбка: она снова слышит, снова слышит! И девочка восклицала: «Вот он бежит, вот там звенит его колокольчик!»

Казалось, миновала целая вечность, пока пришла Жужа.

Она сказала, что нашла доктора, но он не может еще прийти, потому что вице-губернаторша порезала палец, зачинивая карандаш, — разумеется, сначала нужно зайти к ней, а оттуда уж он прямиком сюда.

Прошел час, прошло два часа, а доктора все не было. Господин Купойи то и дело вспыхивал и ругался, как солдат (Винце готов был побиться об заклад, что его барин снова начинал становиться человеком).

— Тысяча чертей! Может, вице-губернаторша, зачинивая карандаш, распорола себе и живот?! Но за это время можно было бы и его зашить.

— А нам пора бы ведь и домой, — проговорил Винце.

— То есть как это «домой»? Не можем же мы бросить ее здесь? Неужели ты смог бы это сделать, безбожник?

— Ну, ладно, ладно, не смог бы. Но, по крайней мере, сударь, пройдите в столовую и поешьте что-нибудь. Немного доброго супа, цыпленочка. Сами-то вы, наверное, ведь еще больше больны, чем эта девочка.

Старик с жаром возражал:

— Нет, нет, не могу. Я должен быть около нее, обвевать ее. Видишь, она нет-нет да открывает глаза и ищет меня блуждающим взглядом, когда меня нет рядом, и заметно успокаивается, увидев меня. И, смотри, смотри, как она ищет своей дрожащей ручкой мою…

— И все же перекусить нужно.

— Я не возражал бы, если бы ты принес нам двоим чего-нибудь перекусить. Я и денег дам. А потом, ты же знаешь: я потому уже не могу отлучиться, что жду доктора.

Но доктор все не приходил и заявился только под вечер — пришлось уже зажечь свечи. Это был худой, сухощавый человек, ростом несколько пониже доктора Брогли, но зато с большой головой. А голова тут — самое главное. Он осмотрел больную, нащупал пульс и, вытащив свой хронометр, стал тихо считать удары. В страшной напряженной тишине слышно было только тиканье часов доктора. Но, пожалуй, еще громче билось сердце старого Купойи. Покончив с этим, доктор простукал и прослушал грудь у больной, померил ей температуру, посмотрел на красные пятна на теле, затем сел к столу и выписал рецепт.

— Пусть принимает этот порошок через каждый час, — сказал он замогильным голосом.

— Винце, сбегай быстренько в аптеку.

Доктор назначил также компрессы со льдом (менять через каждые пять минут) и сказал, что ночью еще раз посмотрит больную. Затем он задал Купойи несколько вопросов, но тот не смог на них ответить ничего вразумительного, упомянул только черного петуха с колокольчиком.

— Шум в ушах, — коротко заметил доктор.

Купойи проводил его до двери.

— Что у девочки? — спросил он за дверью глухим голосом.

— Имеет место бесспорное наличие признаков, говорящих за тиф, с некоторыми, правда, отклонениями.

— Какое ваше мнение, господин доктор?

— Гм… Согласно законам науки, данная больная может умереть, но может и выздороветь.

— А что более вероятно? — пытался выяснить перепуганный старик.

Доктор стал высокомерно поучать его:

— В науке нет «вероятностей» и гаданий на кофейной гуще. Наука возвышенна и позитивна.

Старого же Купойи привела в крайнее уныние возвышенность науки; подавленный, он вернулся в комнату к больной. Вскоре Жужа принесла лед, а Винце лекарство. Теперь, по крайней мере, было чем заняться.

Весь вечер он не сомкнул глаз (он, привыкший с тех пор, как заболел, ложиться спать в одно время с курицами!); Купойи сам давал девочке лекарство и менял компрессы со льдом. Но состояние больной ни чуточку не улучшалось. Скорее, даже ухудшалось. Веки набухли, глаза стали стекленеть, а миловидное личико девочки словно потеряло свои формы; да и цвет лица изменился. Сначала преобладал алый цвет, а сейчас стала появляться какая-то синюшность. Пока еще на лице присутствовали оба эти цвета, но словно боролись за то, кому господствовать завтра.

Ее воспаленное воображение металось еще сильнее; только раз показалось, будто сознание на мгновение вернулось к ней, и она позвала Купойи:

— Ты здесь, добрый старик?

— Здесь.

— Так не оставляй же меня. — И она загадочно подняла палец, словно желая строго погрозить. — Понимаешь? Уж, пожалуйста, не оставляй меня!

— Да что ты, мое сердечко. Никогда! Как ты могла подумать такое? Я останусь с тобой. Это так же точно, как то, что меня зовут Йожефом Купойи! — клялся расчувствовавшийся старик, и так как головка больной была наклонена в его сторону, то и слеза, скатившаяся с ее глаз, упала на его белую голову. И седые волосы жадно впитали ее в себя.