Призрак в Лубло

— Ай-яй-яй! — воскликнула Ваине, сразу оставив окружавших ее людей. — Добро пожаловать, господин Купойи! Сто лет не видела вас. Но что с вами? Вы плохо выглядите. Нужно пить рыбий жир. Сейчас же вам будет комната. Жужа, сходи, пожалуйста, с господином Купойи и открой нашему досточтимому гостю голубую комнату.

— Хотелось бы такую, где было бы потише.

— Именно такую вы и получите. Окна выходят в сад. Вся комната утопает в аромате липы. Может, с дороги господин Купойи хотел бы отдохнуть?

— Я-то нет, — смущенно ответил Купойи, — но со мной больная, тяжело больная, которую я хотел бы уложить в постель.

— Кто? Что? Где? — этот неизменный интерес ко всему и принес госпоже Ваи большую популярность. Она тут же подбежала к телеге взглянуть на больную.

— Боже мой! — воскликнула она. — У нее или тиф, или воспаление легких! Нужно немедленно либо пиявки поставить, либо компрессы со льдом. А кто это, эта миловидная девчушка?

— Не знаю, — ответил старик с выражением смущения на кротком лице.

— Не знаете? Ну, слушайте!

— Я нашел ее лежащей в траве рядом с тропинкой. А что бы там ни было — не мог же я взять на душу грех. Все же, кума, я — христианин! Но не опоздать бы! Эй, Винце!

Винце взял на руки бедное создание и понес вслед за Жужей, которая тем временем уже открыла голубую комнату.

— Бедняжка очень плоха! — заметила госпожа Рак (госпожу Ваи звали и так), и в ее строгом остром взгляде промелькнула кроткая теплая искорка, когда она посмотрела на больную, у которой руки и ноги свисали, как надломленные стебли у цветка.

Но тут же к ней вернулось ее обычное равнодушие.

— Жужа, наша дворовая, все устроит, господин Купойи, — сказала она ровным голосом.

И тотчас же Ваине быстро, как челнок на прялке, повернулась и прошлась по двору; не дойдя еще до кухни, она закатила оплеуху буфетчику, отправила восвояси шарманщика, подала крайцар нищему, пристыдила своего супруга, который, торгуясь с молодой девицей из Карасана о цене на яблоки, не преминул ущипнуть ее и даже потянуться к груди.

— Ну вот, старый греховодник! — воскликнула Ваине с презрением. — Яблочка захотелось? И, вижу, тут два сорта яблок в торгу. Ну что ж, пощупай и то и другое — какое более спелое? — При этом она погрозила ему кулаком и добавила: — Берегись, толстобрюхий! Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!

Тут, разумеется, почтеннейший Ференц Ваи поспешил ретироваться; однако под нос себе он проворчал, что ему теперь все нипочем, потому что кошечка-то уже съела его.

Мы упомянули об этом отнюдь не для того, чтобы копаться в личной жизни семьи Ваи, а просто, чтобы показать, что к тому моменту, когда Купойи, зайдя в голубую комнату, смог убедиться в том, что госпожа Ваи не следует за ним по пятам, эта поразительно деятельная особа давно уже командовала в кухне своими горшками и кастрюлями.

Комната была чистой и хорошо проветренной. Кровати разобраны — достаточно было лишь уложить в одну из них больную. И тут же Купойи послал Жужу за доктором.

— Здесь должен быть хороший доктор, — сказал он, сам трясясь от адского приступа сухого кашля, который так его прихватил, что пришлось прислониться к платяному шкафу. — Они были приятелями с моим покойным сыном. Забыл вот только, как его зовут.

— Да все они одинаковые, — заметил Винце, — все просят показать язык.

— Ну ладно, душечка, бегите и приведите сюда первого попавшегося.

Жужа убежала. А Винце, наивно хитря, спросил, нахмурив лохматые брови:

— А кто будет расплачиваться с доктором?

— Я.

— А что скажет на это дома досточтимая госпожа?

Купойи пожал плечами:

— Откуда я знаю? Но думается мне, Винце, что, будь она на моем месте, она поступила бы точно так же, хотя тоже не знала бы, что´ я скажу на это дома.

— Что ж, может, и так, — согласился Винце, удивляясь про себя смелости своего хозяина.

Медленно текли минуты. Девочке становилось все хуже; лицо у нее пылало и было пурпурно-красным, как рубин, особенно уши. Если раньше она лежала молча, как истукан, то теперь беспрестанно разговаривала, и речь ее становилась все более бессвязной. Она переплывала реки, задыхаясь и захлебываясь в их потоках, сопротивлялась разбойникам, спасалась от разъяренных быков. Было и больно и страшно слушать эти бессвязные речи, лишенные какого бы то ни было смысла; можно было только догадываться, что в своих галлюцинациях и пестрых видениях она куда-то едет, идет, идет по воде и суше, плывет на гребне облака; вместе с ней мчится, торопится и ее раскованный разум, словно чертово колесо во время бури.