Призрак в Лубло

Чтобы молодой человек так боялся матери или какой-нибудь другой женщины! Если уж он любит, то какое ему дело до всех остальных!.. Впрочем, что скрывать, — и это качество Йошки тоже импонировало Жужике. Ей нравилась его честность и то, что он не забывает и своих братьев и заботится о них, — причем настолько, что ей так ничего и не купил. Разве что только черную кружку, красивую старинную глиняную кружку в память их встречи возле колодца — о, дорогой сувенир!.. Да еще книжку в пестрой обложке, из которой ничего умного нельзя вычитать — грош ей цена; и еще вот эту дрянную брошку. Все это пустяки, разумеется, но у него нет денег, потому что все до последнего крайцера он отдает матери. Не то что сапожник, который скоро разорится, если так будет еще долго продолжаться. Ну, что ж, пусть себе разоряется, черт с ним; почему бы ему не тратить денег? Хотя бы за то, что она терпит его возле себя, что вообще он смеет переступить их порог!

Пока Жужику терзали подобные мысли, Йошка тоже не чувствовал себя более счастливым.

Счастливым?.. Обуреваемый постоянными сомнениями, он, не зная, что предпринять, жил как во сне. В его душе накипала невыразимая неприязнь к своей же семье; стоило ему только подумать о матери, как он начинал бесноваться, приходя в отчаянную ярость: она становится на пути его счастью из-за этих жалких грошей! А отец?

Затаив дикую вражду, Йошка молчал, но скажи тот хоть одно резкое слово, — Йошка бросился бы на него с топором.

И, однако, благодаря своему мягкому и покладистому характеру Йошка никогда не доводил дело до конца; правда, сам он не переставал винить девушку во всем, что произошло и что происходит. Он пошел бы на все, если бы девушка захотела! Он не побоялся бы самого господа бога, если бы девушка была вместе с ним! В тот вечер, когда его выставили от них с музыкой, девушка оставила его с носом! После кино Жужика бросила его! Пусть же и она погибнет! Пускай подохнет, болит у нее сердце или не болит, — все равно: пусть тогда передохнут все на свете!

Он был странным мужчиной, как будто его вины ни в чем не было, а сам он был только принадлежностью другого. Эта дочь Мароти лучше умела обращаться с ним, — она всегда держалась тихо, казалась привязанной к нему, мягкой и так пялила на него глаза, словно хотела слиться с ним воедино. Он презирал ее и тем не менее чувствовал себя рядом с нею хорошо. И все это большое хозяйство так манило его, что, казалось, укрощало в нем все: не будь ее родители такими скупыми и алчными, он уже погрузился бы в эту мягкую и теплую грязь, в которую так невольно попал и не в силах был выбраться.

Сердце его было преисполнено невыразимо глубокой печали; он тянулся, но не видел никакого выхода, никакого будущего. С его лица пропала улыбка. Счастливый и шаловливый парень в обществе Жужики Хитвеш, он был без нее хмурым, тихим и молчаливым, рассеянным и серьезным. Вставал ли он, ложился ли спать, шел ли по улице, или брел за лошадью по полю, поникшая голова его безвольно висела, будто вовсе и не принадлежала ему. И так будет вечно и впредь; вся эта жизнь ровно ничего не стоит… Авось когда-нибудь придет смерть — это было его единственной надеждой.

Когда бы у девицы Мароти не было состояния, если бы пришлось возле нее страдать, мучиться и, гонимому голодом, трудиться, тогда бы он не выдержал; а так, когда он столь уверен, что вся его жизнь будет обеспечена, не придется испытывать нужды в хлебе, мясе — счастливая жизнь! — он мог предаться печали.

Только бы сердце не щемило так невыносимо! Но оно было словно больная птичка, которая все время плачет и причитает в груди и своими коготками щиплет, терзает его душу, особенно на утренней заре и перед отходом ко сну.

Часто он испытывал потребность широко раскрыть рот и глубоко вздохнуть, как будто в противном случае это маленькое существо — любовь — задохнулось бы там, внутри.

И до каких пор это будет продолжаться? Кто скажет?

Неужто вечно?.

Он задумывался: странно, что этому не учат в школе. В книгах, правда, человек многое читает о любви, но ничего разумного. Неужто это смертельный недуг?

Вряд ли. Ему не доводилось ни видеть, ни слышать, чтобы кто-нибудь погиб от этого. С этой болезнью не принято ходить к врачу. Раз нет от этого лекарства, значит, это и не болезнь, а какая-то детская хворь, которая скоро пройдет…

Возможно, что ему придется поплатиться всей своей жизнью за веселое, счастливое чувство, — ну и черт с ним!

Разве это важно, если девушка все равно не думает о нем?

И все же он всегда и везде неотступно видел перед собой ее милое личико. «Вот она, кажется, идет впереди своей странной, немного неуклюжей походкой, порою такой угловатой и мешковатой, — но каким очаровательно милым было каждое ее движение!» Что бы он ни делал, о чем бы ни говорил, где бы ни был, — перед ним стояла Жужика Хитвеш, и душа его обливалась слезами, все тело содрогалось, стоило только припомнить какую-нибудь новую мелочь или подробность.