Призрак в Лубло

Выстроенный на крутояре город не зря называют младшим братом города Лёче — так они похожи. Когда-то Лубло был бойким, кипучим городком, не то что сегодня, когда он снова возвратился в лоно своей венгерской матери-родины.

Восседавшие в городском кремле старосты тогда больше заботились об его процветании, уделяли много внимания его торговле, и Лубло с каждым годом все больше расцветал. Вдоль площади, представлявшей собой вытянутый прямоугольник, толпились красивые двухэтажные дома, а под их анфиладами, в лавках купцов, были разложены всевозможные товары. Особенно много было изделий ювелирных, тканей, продукции пуговичников и кожевников.

У Касперека же еще и отец был виноторговцем. Поставлял знаменитые токайские вина одному варшавскому негоцианту, Ярославу Черницкому. А у того связи тянулись аж до самого Санкт-Петербурга.

Странные истории рассказывались еще в старину о делишках и старого Касперека. (Хотя тогда он вовсе и не был старым.) Купец беспрестанно раскатывал между Токаем, Лубло и Варшавой. В Варшаву он сплавлял бочки с вином, вниз по реке Попрал на плотах, и в Токай возвращался пешком. Здесь, на склонах знаменитого горного хребта Хедьальи, Касперек закупал оптом высокосортные вина — сначала по два злотых за бочонок, а продавал в Варшаве за пять злотых. Позднее ему пришлось платить в Токайе уже по три злотых, а в Варшаве продавать тамошним виноторговцам бочонок за два злотых. Из этого следовало, что Черницкий с каждым разом богател, а Касперек становился все беднее.

И зачем было Каспереку вести такую глупую, непонятную торговлю? Над этим тогдашние виноторговцы тщетно ломали головы. Да я и сам думаю: где уж им разгадать загадку, какая под силу разве только писателю-романисту! А Матяш Бель никаких разъяснений после себя нам не оставил, кроме, пожалуй, одного, что старый Касперек теперь все реже находился у себя в Лубло, хотя именно там у него был дом, жена и дети, и все больше любил пребывать в Варшаве, где свой дом был только у Ярослава Черницкого, и жена в нем жила того же Черницкого.

Так оно и есть, не уставали повторять злые языки, Черницкий один раз даже выгнал Касперека из своего дома — кто знает почему? Но позднее все же не мог устоять перед соблазном выгодных сделок с таким дешевым поставщиком. Ну да бог с ними. Что бы там ни было — давно это было. Iuventus ventus[35]. Прошли годы, Касперек состарился. Да, как видно, и жена Черницкого тоже, поскольку Касперек снова поднял цену на вино. А затем однажды умерли и Касперек и Черницкий. Теперь они сводили друг с другом счеты на том свете.

Однако деловые связи между двумя фамилиями виноторговцев не прекратились. Фирма продолжала свою деятельность и дальше. После смерти Черницкого-старшего дело взял в свои руки его сын Михай. И из сыновей Касперека виноторговлей занялся тоже Михай.

Михай Касперек-младший еще при жизни стариков частенько езживал в Варшаву и оттуда привез себе красавицу жену, некую Марию Яблонскую, дочь варшавского цирюльника. Правда, Мария была влюблена в сына Черницкого, и женился бы он на ней, не будь великой гордыни у Черницкого-старшего.

— Тебе в жены полагается брать молодую графиню или уж, по крайней мере, дворянку. Золотую курочку, а не простую гусыню-мещанку.

На это Михай Черницкий-младший недовольно возражал:

— Золотой курочке ни я не нужен, ни она мне.

— А ты не бойся, сынок! Есть у меня один волшебный бочоночек, — отвечал старик Ярослав. — Уж когда он покатится да скажет: «Цып, цып», — все эти курочки с коронами да с гербами на дворянских дипломах сами к тебе сбегутся.

Как-то раз Михай Черницкий излил свою печаль молодому Каспереку, и у того сразу же появилось желание взглянуть на красавицу Марию Яблонскую. Действительно, девица красавицей писаной была: высокая, стройная, статная, волосы — длинные, пшеничного цвета с медным отливом, глаза — синие, большущие, с поволокой. С первого взгляда приглянулась Мария молодому Каспереку. Да и как такая могла не понравиться? Словом, утащил ее Касперек из-под самого носа у Черницкого-младшего. Заворожил Марию или еще как околдовал, только очень уж непонятно, почему это она к нему сразу переметнулась.

Ну, а в Лубло сыграли такую свадьбу, на которой и сам городской староста упился.

Что же до молодого Черницкого, то кто же знает — горевал он или нет: перед Каспереком он виду не показывал ни при жизни отца, ни после. Но что сердце его не раскололось на части, это уж точно, потому что уже в следующий год на масленицу подарил он его целым и невредимым одной девушке-литвиночке. По крайней мере, проезжие купцы привезли такую весть в Лубло Михаю Каспереку.

И действительно, так все и было, потому что, когда следующей весной Касперек снова привез свои бочонки с вином в Варшаву, отправившиеся вместе с ним в дорогу Янош Файор и Иштван Келемен много позднее дали вот такие свидетельские показания: молодая хозяйка еще на крыльце встретила гостей и произнесла такие слова, которым те поначалу и не придали большого значения:

— Скоренько же ты вернулся, дорогой мой муженек!