Все были веселые и потные; где-то кричали, пели, горланили; легкие у людей наполнились пылью от соломенной трухи, которая, словно пар, окутала стучащие среди высоких стогов два механических чудища. То ли эту пыль нужно было «прочихать», то ли летний зной душил, то ли молодость играла, только никто не закрывал рта.
Однако Йошка стал вдруг очень молчалив. До сего времени он, по сути дела, и не смотрел на эту девушку, но сейчас что-то словно опалило его. Жужика не выходила у него из головы: она так и стояла перед его глазами, такой, какой была там, у стога, – в своем желтом платочке и свободной кофточке, округлая, миловидная – когда, разжав маленькие пальцы, она выпустила на волю бабочку.
С наступлением вечера машина остановилась и работа закончилась, все по очереди помылись – женщины отдельно, мужчины отдельно; вот тогда-то ему удалось улучить момент и заговорить с девушкой:
– Эй, постой-ка!
Девушка остановилась, всем своим видом напоминая тростинку на ветру.
– Я хочу сказать тебе кое-что.
– Что-нибудь хорошее? – осведомилась Жужика с невинным видом, отчего у Йошки вся кровь прилила к голове.
– Тебе не жалко? – спросил он пересохшими губами.
– Чего?
– Бабочку.
– А что мне ее жалеть?
– Ну, что улетела.
– А вы бы не пожалели?
– О чем?
– Если бы я оторвала ей головку?
– Э, нет.
– Почему?
– Потому что тогда у мотылька уже не болело бы сердце.
Девушка рассмеялась.
– А вот у меня болит, – тихо промолвил парень.
– Что? Сердце?
– Ага.
– Из-за чего же оно болит?
И парень совсем было выпалил: «Из-за тебя!» – но почему-то не мог выговорить этих слов.
– Болит, и все тут! – только и пробормотал он.
Жужика убежала. Йошка проводил девушку взглядом и долго смотрел ей вслед, даже когда она скрылась уже за стогом. Потом покрутил головой и стал причесываться.
Он начал насвистывать – так просто, от скуки. Он знал, что эта девушка живет где-то неподалеку от них. Не помнил только, в каком дворе, – пожалуй, не иначе, как у маленького подвижного и вечно веселого Пала Хитвеша.
Месяц – теперь уж немного осталось и до полнолуния –
поднимался все выше и выше; сильный яркий свет его, заливая все вокруг, гасил чудесное огненное сияние закатного неба.
Йошка сел на сноп и все смотрел, смотрел прямо перед собой. Он не отдавал себе отчета, куда и на что смотрит, и лишь много времени спустя понял, что взгляд его устремлен в ту сторону, куда исчезла девушка.
– Ну, дружище ,– заговорил с ним один из его приятелей, – сегодня работа шла на славу, машина не остановилась ни разу и поломок никаких не было.
Йошка молчал. Опершись локтями о колени, он смотрел прямо перед собой.
– Машина-то ведь очень уже изношена, приятель: то здесь лопнет что-нибудь, то там, вечно какие-нибудь неполадки, – продолжал парень. – Да хоть бы и новая была, все одно: такая машина, которой тягло нужно, ничего не стоит. Куда лучше – самоходная. Ведь эта, дружище, намолачивает за день шестьдесят – семьдесят центнеров, а самоходка-то – сто, сто двадцать! В прошлом году я работал на машине в семь атмосфер, а теперь вот на этой приходится мучиться. Глядеть на нее тошно...
Йошка перевел взгляд на приятеля: и о чем он говорит?
– Господин механик купил ее по дешевке, как железный лом, сам отремонтировал – и зря, поверь мне: как была ржавая железяка, такой и осталась. Сейчас он купил грузовик; но знаю только, что будет с ним делать.
Тут Йошка вдруг вскочил и, оставив своего приятеля, быстрыми шагами пошел прочь. Тот недолго сокрушался по этому поводу; повернувшись на другой бок, он заговорил с сидевшим позади человеком:
– Вы, дядя Габриш, тоже не отдали бы за эту машину добрую трубку. Ни легкие ее, ни печенка никуда не годятся, – слышали, как сопит у нее клапан? Если и автомашина будет такая же, то мое почтеньице!
А Йошка, тут же забыв о них, исчез в неверном свете луны, как тень, как призрак. Он заметил, что Жужика пошла к колодцу, и устремился за ней.
Девушка только что подвесила ведро. Но колодец был настоящим степным колодцем, так что, стоя у сруба, не так-то легко вытянуть из него ведро; нужно было стать прямо над колодцем, на доску, а это не девичье занятие.
Жужика как раз раздумывала: ведь сейчас ночь, никто ее не увидит, а потом ее всегда занимало, каково это – набирать воду, находясь в самом колодце. Опасность подзадоривала ее, и она уже подняла было ножку, чтобы перешагнуть через низкий сруб колодца, когда подоспел Йошка.
– Ты чего хочешь?
– Воды набрать.
– Уж не думаешь ли ты стать в колодец?
– А почему бы и нет?
– Погоди, а я для чего же?
И он уже спрыгнул в колодец, веселый и очень довольный. Жужика только смеялась; она знала, чему смеется. Маленькая пташка заливалась на степной акации, она тоже смеялась.
– Ты чья дочка?
– Я?
– Да, ты.
– А зачем вам?
– Да так, хотелось бы знать.
– Зачем же вам знать это?
– Не Пала Хитвеша?
Девушка отвернулась и снова засмеялась.
– Ага, значит, верно?
– Если знаете, зачем спрашиваете?
– Но я не знаю, как тебя зовут.
И он медленно наполнил из ведра кувшин девушки.
– И знать не надо, – сказала Жужика, повернулась и пошла.
Парень бросился за ней. Несколько шагов – и он настиг ее.
– Да ты языкастая.