Призрак в Лубло

Этот ведь – недотепа, – проговорил старик, глядя вслед парню. – Не думаю чтобы он много понимал и в портняжном деле. А ведь это замечательное ремесло, сынок!

Величественная наука – подправлять то, что скроено самим богом. Я и кривую спину выпрямляю, и вислым плечам придаю мужественную осанку и силу. А это что-то да значит, сыночек! – И старый портной довольно взъерошил свои жидкие льняные волосенки. – А жаль этого юнца: у него такое кроткое, милое лицо, – прямо девице впору.

– Сегодня такой день, батюшка, что нет ничего невозможного.

– Это тоже верно! Но отведай, пожалуйста, вот этого жаркого. А что на полу оно побывало – так ты не обращай внимания. Испечен у нас и хворост. . Ты что, не любишь поросячьей головы, а?

– Да я ем, ем! Только ты так и не досказал о своей поездке в Буду.

– Вот я и говорю, как пришло официальное извещение, Ибрагим-паша сразу пришел в хорошее расположение духа. Видно, за ту девицу поприжал его султан. А тут он, не мешкая, отослал падишаху вещественные доказательства смерти цыганочки, меня же вызвал к себе, похлопал по плечу и говорит: «Вижу, правдивые вы и прямые люди.

(Разумеется, что касается нас, Лештяков, то мы такими были и есть.) На вот, говорит, возьми безвозмездно – приказ об освобождении твоего сына. Но, смотри, нечестивый, не вздумай кому-нибудь сказать, что получил его даром, а то ты мне всю коммерцию испортишь». Так вот и раздобыл я этот фирман.

– Н-да, поспешил немного.

– Кто? Я?!

– Нет. Паша.

– То есть как? Я не понимаю тебя.

– А вы взгляните вот сюда!

В распахнутую дверь, мило улыбаясь и кокетливо покачивая станом, впорхнула цыганочка Цинна. На ней была красивая кружевная блузка, поверх которой был надет красный ситцевый сарафан в черный горошек – праздничное платье Эржики.

Старый Лештяк отпрянул назад.

– О всемогущие небеса! – воскликнул он в ужасе, и на его висках проступили бисеринки пота. – Цыганская девчонка! Изыди, злой дух!

– Да не дух это, батюшка, а она сама.

– Пусть черт меня возьмет, если я соглашусь поверить в это! В этот миг в дверь постучали, словно черт и впрямь явился на зов старика. Но, разумеется, это был не черт, а почтеннейший сенатор Мате Пуста, явившийся в сопровождении Пала Фекете и Габора Пермете.

– Добро пожаловать! Садитесь, пожалуйста. Какое дело привело сюда вас, господа?

– Нас послало к вашей милости Городское собрание.

– Мы готовы выслушать вас, милостивые государи, – с важностью сказал бургомистр, произнеся это «мы» совсем по-королевски.

Посланцы вкратце рассказали, что порешило Городское собрание после ухода бургомистра: за господином Агоштоном будет послана депутация в Вац, это раз (весьма умное решение); далее, кафтан будет выставлен для всеобщего обозрения в городской ратуше на тридцать дней; каждый человек – бедный он или богатый, кечкеметец или иногородний – может бесплатно посмотреть на него; только надькёрёшцы будут обязаны платить за это по десять динаров. (И это очень правильно!)

– Но самое важное решение, – продолжал Мате Пуста, –

состоит в том, что мы велели перенести из храма святого

Миклоша железный сундук, окованный цепями, в котором хранятся городские реликвии; в него отныне будут запирать на ночь кафтан, а в дальнейшем – и днем. Ключ же –

вот он – магистрат посылает вашей милости, чтобы вы хранили его как зеницу ока и держали в таком месте, куда не имела бы доступа чужая рука.

Сказав так, Мате Пуста протянул бургомистру ключ на шелковом шнуре.

– Повинуюсь воле магистрата.

Лештяк взял ключ, встал и, подойдя к Цинне, повесил его ей на шею.

– Спрячь у себя на груди, Цинна.

Цинна залилась краской и невольным движением надвинули на глаза красный узорчатый платочек, отчего, правда, сзади посторонним взорам открылись ее по-мальчишески коротко остриженные волосы.

Мате Пуста, отвернувшись к окну, покачал своей большой головой:

– Ничего себе – местечко, куда не имеет доступа чужая рука! Белоснежная грудь красивой девушки!..

Портной же громко воскликнул:

– Ах, черт возьми! Да ведь это же мой подмастерье

Лаци! (Он узнал его по волосам.)

Бургомистр улыбнулся.

– Совершенно верно, батюшка! Раз уж начались чудеса. . Когда-нибудь и об этом будет написана летопись: как портновский подмастерье вдруг превратился в супругу городского головы.

Лицо девушки при этих словах засияло восторгом и восхищением, но дольше выдержать на себе нежный ласковый взгляд Михая она не могла. Ей казалось: еще миг – и она умрет от счастья. И, прижав руку к сердцу, Цинна выбежала из комнаты. Но тут, весь кипя от гнева, вскочил портной.

– Что за подлую шутку ты сыграл со мной? Не будь ты сейчас главою города Кечкемета, сказал бы я тебе кое-что...

Везет тебе, Мишка, ох и везет! И как прикажешь понимать твои странные слова? Что ты еще задумал сделать?

– Жениться на Цинне.

– Ты, пожизненный бургомистр Кечкемета?

– Отчего же нет?

Старик печально понурил голову.

– Будайский паша прикажет убить нас обоих, если узнает.

– Кафтан султана защитит меня и от паши. А кроме того, Цинну больше разыскивать не будут, коли все успокоились на том, что она утонула в Тисе.