Призраки балета

– Ну да, – наслаждаясь произведенным впечатлением, подтвердила Нина. – Говорят, Эрол наш сам признался.

– Эрол? – переспросила Мельтем, начиная сомневаться, что она понимает этот русско-турецкий язык. – Эрол признался? В чем?

– Ну, не в убийстве же, милая моя! – засмеялась пианистка, и Мельтем неприязненно посмотрела на заколыхавшееся полное тело и задрожавшие крупные бусы под вторым подбородком. Скоро и я буду такая же, лет десять – и… нет, ни за что, лучше умереть! – Разумеется, не в убийстве, что ты так взволновалась? Эрол признался, что они вместе из театра вышли и что она от мужа своего пряталась, представляешь? Так что, скорее всего, это муж ее сумасшедший… больше некому!

– Эрол так и сказал? – снова уточнила Мельтем, не веря собственным ушам и боясь обидеть Нину. Не спросишь же ее: а вы правильно поняли? Она уверена, что турецким владеет, и чуть что – обижается.

– Я сама не слышала, но мне потом девочки рассказали. Сыщик этот сначала с нами поговорил, потом к артистам пошел, тогда Эрол и признался. Побоялся врать, наверно. Сообразил, что кто-нибудь мог их увидеть, вот и решил опередить. Наверно, муж ее выследил…

Мельтем почти не слушала. Вернее, не слышала из-за стука сердца, которое вдруг оказалось везде – в ушах, в груди, в горле.

Опередить – очень правильное слово. Вот только как?!

Телефон в кабинете, ее ждут ученики, рядом постоянно кто-нибудь есть. Одна Нина чего стоит, вечно высматривает и подслушивает! И потом – что она может? Позвонить предупредить? Договориться о ложных показаниях? Подождать и промолчать, если полиция явится сюда?

– Ты что, Мельтем? Что-то случилось? – заинтересованно засверкала глазами Нина.

Ну нет, как бы не так. Для чего иначе были все эти годы станка и растяжки с неизменной улыбкой – чтобы не совладать с собой на глазах у этой стервы?

– Ничего, Нина, все в порядке. Мне пора уже, заболталась я с вами, – Мельтем быстро пробежала несколько метров до репетиционного зала и распахнула дверь: – Девочки, по местам, продолжаем! Быстро, пожалуйста… куда она вышла? У вас было десять минут, вполне достаточно… не надо никуда бежать ни за кем… встали, начинаем… заходи, что за манера опаздывать!

Танец маленьких лебедей, известный даже совсем далеким от балета зрителям и потому всеми любимый, должны были танцевать ученицы консерватории. Во-первых, в труппе не было четырех балерин одинакового маленького по сравнению с остальными роста, во-вторых, на этом настаивал Гинтарас, уверявший, что в России и мышей в «Щелкунчике», и маленьких лебедей всегда исполняют подростки из хореографического училища и, как правило, имеют успех. Однако одно дело училище в России – и совсем другое здешняя консерватория; темп короткого танца был быстрым, синхронность движений должна быть идеальной, Мельтем билась над ним вторую неделю и начала приходить в отчаяние.

Интересно, почему Нинин муж, вечно борющийся за главенствующее положение среди консерваторских педагогов и гордящийся своим опытом, не показывается? Сколько он рассказывал о своих знаменитых учениках, послушать его – так он всех учил, всех, вплоть до самой Плисецкой, вот и применил бы свой опыт на практике в кои-то веки! Так нет же: приходит только на свои классы, а к «Лебединому» и близко не подходит.

Вот сейчас взять бы да и попросить эту вездесущую Нину: поиграйте нам, пожалуйста, что вам стоит, с пианистом лучше, чем под запись. Но Мельтем прекрасно понимала, что сделать это можно только с намерением поссориться: Нина моментально усмотрит в этом желание усомниться в ее способностях, покушение на ее свободное время, которое она не обязана тратить на уроки в консерватории, или еще что-нибудь такое, что нормальному человеку и в голову не придет.

Дверь распахнулась, и за спиной запыхавшейся, тараторящей извинения ученицы Мельтем увидела их обоих – Нину и ее полного невысокого мужа Эльдара. Они смотрели ту же газету; вернее, смотрел Эльдар, а его жена преданно заглядывала ему в лицо, а лицо это, как сразу заметила готовая к любым неожиданностям и опасностям Мельтем, выражало полное удовлетворение и самодовольство.

«Это он все подстроил! – со странной для себя проницательностью сообразила она. – Он же знаком с этой журналисткой… как ее? Им писать о чем-то надо, а тут такой повод! В театре всех специально предупредили, чтобы прессе ни слова, кто же еще мог?! Ладно, сейчас я вам устрою! Не зря Нелли с вами воюет!»

– Эльдар! – сладким голосом окликнула она. – Вы мне не поможете? Что-то у меня ничего не получается.

Она знала, что само обращение по имени выводит старика из себя.

Когда-то они, Мельтем и Шевкет, действительно были его учениками и обращались к нему только с почтительным «ходжа» или «учитель». Однако это было совсем недолго: то ли они перешли в другой класс, то ли Эльдар тогда ушел из консерватории в театр. Мельтем была совсем юной, педагоги менялись часто, и то короткое время, какой-то месяц, когда они занимались с Эльдаром, попросту вылетело у нее из головы.