Призраки балета

– Вы с ней виделись в тот вечер? – что-то новое, осторожно-настороженное появилось в интонациях Шевкета, и Кемаль мог поспорить на что угодно, что они сейчас думают об одном и том же: что Эльдар встречался с девушкой в вечер убийства.

Кемаль уже знал (Шевкет не мог долго сопротивляться его напору), что в кафе Пелин ждала главного хореографа. Ничего личного, деловой разговор – вот о чем, оказывается! Старый интриган привлек на свою сторону честолюбивую молодую девчонку и подослал ее к Шевкету для важного разговора. Мол, убираешь отсюда Нелли, которая всем мешает спокойно жить, а взамен тебе директорский пост в самом ближайшем будущем.

Мельтем ушла, не дождавшись их свидания. Увидела Пелин под ручку с принцем, понаблюдала, как они уселись в кафе, и решила, что ждать дольше не имеет смысла: сегодня ее муж вне опасности. Потом, узнав об убийстве, испугалась, что Шевкет все-таки мог попасть под подозрение, и принялась выгораживать его, как могла.

– Нет, зачем? Она мне позвонила, отчиталась, так сказать, о проделанной работе… подожди-ка, это же тот самый вечер был?! Ах ты, хитрец, хочешь сказать, что я с ней последний виделся?! Не выйдет, мальчик мой, у меня Ниночка и алиби. Дома я был, я старик уже, погода сам видишь какая – никуда я вечером не выходил. Позвонила она – и все. А ты, между прочим, ей тогда «подумаю», мне сейчас то же самое. Нечего тут думать, момент подходящий: Ринат уезжает, на его место кого-то надо? Ты найдешь приличного педагога, он без жены не согласится ехать – что тогда? Я уже тебе приглядел в Интернете, есть такие пары…

Местные интриги, и все.

Похоже, ничего интересного больше не предвидится. Однако кое-что прояснилось.

Во-первых, понятно, что за дела были у Шевкета с Пелин. То есть, может быть, там и любовь какая-нибудь была, но не в последний вечер ее жизни. Кроме того, алиби главного хореографа косвенно подтвердилось теми подозрениями, которые он только что так явно позволил себе высказать. Он, как и утверждал, расстался с ней возле того кафе, иначе не проявил бы сейчас такого естественного интереса к словам Эльдара. Нет, он не был равнодушен к этой девушке – солистке его балета, ученице его жены, бессердечной кокетке и ловкой интриганке. Он не может прийти в себя после ее смерти, он готов подозревать даже этого старика.

Но сам он, судя по всему, не виноват в ее смерти – с остальным пусть разбирается жена. К тому же зонт у него (зонты Кемаль изучил досконально!) довольно старый, с пришитой другими нитками спицей.

Что ж, кое-что начинает выстраиваться и обретать очертания… как толпа гостей при звуках полонеза, усмехнулся он про себя.

Надо было уходить, пока его не обнаружили, и Кемаль решил вернуться к Лизе. Что-то еще она хотела сказать, когда ее позвали.

Она стояла там же, в боковой кулисе, и внимательно следила за происходящим на сцене. Было видно, что ей это очень нравится, что она почти жалеет, что не может оказаться там, на балу, среди танцующих, что этот мир – театра, балета, кулис, музыки – манит ее, и она, как Золушка, рада бы ускользнуть в него от каких-то своих повседневных, наскучивших ей забот.

Она стояла спокойно, не шевелясь, но лицо ее танцевало. Кемалю стало неловко, как будто он подглядел что-то интимное, личное, не предназначенное для его глаз, как если бы она, к примеру, целовалась со своим музыкантом. Он сразу вспомнил, как она почти так же стояла под дверью репетиционного зала, когда он впервые ее увидел: тоже наслаждаясь зрелищем, и впитывая музыку, и чуть улыбаясь ускользающей непонятной улыбкой.

Лиза заметила его и кивнула, видимо, тоже помнила о незаконченном разговоре.

– Идите сюда, мы здесь не помешаем, – тихо сказала она. – Уже немного осталось: полонез – и все. Потом сразу второй акт, без антракта. Наверно, перерыв сделают.

Она хотела сказать что-то еще, но вдруг замолчала и, словно призывая к тому же и Кемаля, посмотрела на выстроившиеся на сцене пары.

«Когда это сделалось?» – удивился Кемаль. Только что (он сам это видел!) некоторые сидели, некоторые стояли в живописных позах, некоторые что-то танцевали, шут какой-то прыгал – и вдруг?..

«Это и есть ваш полонез?» – хотел он спросить.

И сейчас же в ответ что-то грянули струны, исступленно запели смычки, и торжественная и пышная, как королевская мантия, музыка поплыла над залом, требуя повиновения, молчания и почтительно склоненных голов.

Оркестр звучал слаженно и сильно, и танцоры, подчиняясь властному ритму, тоже слаженно и торжественно кланялись, и кружились, и перестраивались, и все это – музыка и танец – производило такое впечатление, как будто сейчас действительно распахнутся двери Альгамбры и в них появится как минимум английская королева.

Полонез звучал каким-то гордым гимном – лишь где-то в глубине этой мощной, как огромная волна, музыки тихо и волшебно перезванивались колокольчики, и им отвечала флейта, и вновь почти заглушали их виолончели и скрипки… так вот какой он, полонез!

И правда – красота и порядок, побеждающая мощь и сила! Только так и нужно начинать и заканчивать настоящие балы.