Призраки балета

– Видели? – с каким-то почти безумным, как ему показалось, блеском в глазах повернулась к нему Лиза. Такой же вдохновенный блеск сверкал и в глазах танцоров, делая этот полонез неотразимым, побеждающим даже таких неподготовленных зрителей, как Кемаль… господи, ему почти захотелось танцевать там, среди них!

– Люблю я театр, – сказала Лиза, – ах, как люблю… я вчера подумала… в смысле я поставила себя на место убийцы. Зонт этот мне покоя не давал, – словно извиняясь за собственную глупость, пояснила она, и Кемаль быстро кивнул: кому, как не ему, знать все про не дающие покоя зонты! – Ну, я и попробовала… войти в роль, что ли. Представьте: они вместе входят в подъезд… как вариант, возможно и то, что убийца поджидал ее, но это дела не меняет. То есть меняет, но не с зонтом, – она приостановилась, запутавшись в словах, которые приходилось приспосабливать к музыке, и Кемаль снова кивнул, чтобы она продолжала. – Зонты у них в любом случае закрыты, правильно? Не шли же они до шестого этажа с открытым зонтом! Даже если они вместе шли под зонтом Пелин, то, скорее всего, у убийцы тоже был зонт, в такую-то погоду! Потом между ними что-то происходит, неожиданная ссора или какой-то особенный, напряженный разговор… или просто наступает тот подходящий момент, которого дожидался убийца, – Лиза говорила медленно, словно еще раз пытаясь представить себе, как все это могло происходить, и Кемаль невольно подчинился ее интонациям и тоже как будто вошел в тот подъезд – вместе с обреченной Пелин, ее самоуверенным убийцей, их проклятыми зонтами и следящей за всем этим Лизой. – Он начинает ее душить, но она же сильная, вон у них у всех мышцы как развиты… она борется и во время этой борьбы хватается за его зонт, случайно, скорее всего… и когда он ее сталкивает вниз, зонт падает вместе с ней. Убийца бежит вниз, хватает свой зонт: не оставлять же улику, на нем его отпечатки, микрочастицы, не знаю что еще – все же детективы читают, все знают про ваши экспертизы всякие. Выскакивает на улицу – а зонт не раскрывается! Сломался он! Тогда убийца, чтобы не мокнуть или чтобы не привлекать к себе внимания – человек без зонта в такую погоду, нонсенс! – бросается обратно в подъезд, хватает зонт Пелин и уходит с ним. А может быть, он вдруг сообразил, что на ее зонте могут остаться его отпечатки – если они шли вместе и он нес ее зонт! – последнее предположение, видимо, пришло ей в голову только что, и Лиза произнесла его с вдохновением первооткрывателя.

– А потом, – подхватил Кемаль, которому вдруг захотелось продемонстрировать ей, что ему понятен ход ее мысли и что сам он уже прошел этим путем, – он избавился от собственного зонта, засунул, например, в мусорный контейнер, да? И сделал две вещи.

Он сделал паузу, словно пропуская вперед свою даму: сейчас вам танцевать.

– Принес зонт Цветану… просто так, чтобы всех запутать… а что еще? Ну, вытер его как следует или вымыл, это понятно.

«Не додумалась!» – по-мальчишески обрадовался Кемаль и, дождавшись абсолютного внимания заинтригованной аудитории, торжествующе сказал: – А еще он купил себе новый зонт! Не мог же он на следующий день прийти в театр с зонтом Пелин!

Почему получилось так, что в этот самый момент вдруг стихла почти забытая ими музыка, умолкли виолончели, затаили дыхание альты и скрипки, и принялись перезваниваться и переговариваться с тихой флейтой хрустальные колокольчики… почему в царственный гром полонеза вдруг ворвалась эта волшебная, чуть звенящая тишина?..

Почему именно сейчас?! Но ведь так и бывает в жизни – такие совпадения, в которые трудно поверить, такие чудеса, которые в кино или книге мы сочли бы выдумками автора, такие головокружительные сюжеты и невероятные встречи… ах, чего только не бывает, сами знаете!

И слова Кемаля – по мановению не волшебной, а обычной дирижерской палочки, подчиненной партитуре и воле композитора, – прозвучали так, что их могли услышать все, кто находился по эту сторону кулис, и, может быть, даже те, кто был на этой стороне сцены.

Могли – но услышали ли?

Могли услышать – но могли ли понять?

Кемаль, ругая себя и коварный полонез, пытался объективно оценить свой промах: скорее всего, никто ничего не понял, собственно говоря, понять сразу это мог только один человек – тот, кто все это знал и сам.

Что он предпримет, если услышал?

Избавится от улики? Но что доказывает небрежно засунутый в шкаф пакетик с этикеткой?

Только то, что некто купил новый зонт, а в такую погоду в этом нет ничего удивительного: зонты долго не живут, убийца-ветер рвет их в клочья, ломает их тонкие кости, вырывает из рук и бросает со смертельной для этих хрупких существ высоты на мокрый асфальт или уносит на крыши, оставляя там умирать…

И тут скрипки грянули снова, и вступили за ними альты и виолончели, и зазвучала, нарастая крещендо перед финалом, вся сила и мощь полонеза. И вместе со скрипками, почти заглушенный ими, прозвучал какой-то странный звук – стон, вскрик или всхлип? – звук, похожий не то на человеческий голос, не то на плач лопнувшей струны.