Призраки дома на Горького

Катя налила Боку из кувшина целый стакан морса, и кувшин пошел по рукам. Девчонки слегка уже подуспокоились, последний вопрос был действительно необычного характера, постыдный какой-то, очень неловкий, многие об этом вообще понятия не имели. Как это Королеву угораздило такую глупость спросить! Надо же, а в результате оказалось, что это просто распущенность… Кто там у Ирки распустился, интересно… Ну что ж поделать, наверное, это что-то вроде болезни, как, скажем, алкоголизм, может, даже и подлежит лечению, а уж если лечение существует, значит, это не какое-то там извращение. Девчонки снова засмущались, заворковали, заспорили и пришли к такому, с их точки зрения, успокаивающему выводу. Ирка в дальнейшем обсуждении уже не участвовала, замкнулась и стала не мигая смотреть на пламя.

Пошли еще вопросы, попроще и поспокойнее, девчонки начали смеяться, перебивать друг друга, в общем, раздухарились. Да и Бок обрадовался, что острая тема была закрыта, – опыта разговора со школьницами за время работы в роддоме у него совсем, можно сказать, не накопилось. Вскоре в комнату зашла Лидка: девочки, пора и честь знать, верните профессора за стол! И снова шутки-прибаутки, анекдоты, тосты и даже песни в исполнении композитора Фельдмана. Ну и неповторимый смех диктора Центрального телевидения Светланы Горбуновой.

День рождения прошел с явной пользой для дела.

Институт

Катя окунулась в новую, совсем уже взрослую жизнь, откуда Ирка окончательно исчезла, снова уйдя в подполье и почти никогда не отвечая по телефону. Ну да ладно, Катя понимала, у всех уже свои проблемы, навязываться она не любила, да и чего ее дергать лишний раз – надо будет, объявится. Теперь она сама осваивалась на новом месте и по новому адресу, Метростроевская, 53, в роскошном старинном здании прямо на въезде на Крымский мост. Здание института было намоленным, все сто с небольшим лет, с тех пор как оно было построено, тут всегда учились: сначала был лицей Цесаревича Николая, где, как выразился один из историков Москвы, был устроен «юридический факультет с гимназией для детей высших классов общества, питомник царских сатрапов, получавших здесь образование и светский лоск». После революции учились тоже, но уже, видимо, другому: здание отдали Институту красной профессуры. «Красная профессура» – звучало загадочно, но как-то глупо, решила Катя. А что касается «питомника царских сатрапов», то МГИМО так им и остался.

Модненькая джинсовая курточка – предмет зависти всех подружек

Вход в институт, да и сам институт тоже, был как бы припрятан, Крымский мост нависал сбоку, опасно близко, окна второго этажа выходили прямо на магистраль, машины по которой мчались в двух шагах от здания. Вся пыль и грязь от автомобилей падала вниз и скапливалась у входа. Грязно у дверей было всегда, как ни убирай. А с боковой стороны стоял еще один мост, видимо, без названия, эстакада, которая соединяла Метростроевскую с Комсомольским проспектом. Поэтому всю помпезную красоту здания, как когда-то задумывал архитектор, было не разглядеть: фасады его прикрывались возвышающимися с двух сторон мостами и само оно выглядело слегка притопленным, что ли.

Но в целом расположение оказалось невероятно удобным: четыре остановки по прямой на метро, от выхода со станции до институтской двери – пять шагов, буквально пять, Москва-река со всякими прогулочными теплоходиками – в ста метрах, а Парк культуры имени Горького с аттракционами, ларьками и лавочками – через мост, одно удовольствие погулять, вернее, прогулять пару. Хотя Катя совсем этим не злоупотребляла.

Так и вошла в некогда величавое здание на Крымском Валу. Все было поначалу странным, непривычным, подозрительным. Никто не проверял присутствие студентов на лекциях – как так, никакого контроля, просто надежда на сознательность. Приходилось соответствовать, если доверяют – иначе никак. Учеба в институте ее закрутила, стала отнимать все время, и лишнего почти не оставалось. Приходила домой и падала замертво от усталости. Семинары, лекции, учителя, и не обычные, а сплошь доценты, кандидаты и профессора, а самое главное, что грело взор и заставляло трепетать сердце, – сто пятьдесят мальчишек на всего-то двенадцать девочек на курсе. Охотничий возраст еще никто не отменял. Факультет-то был «мужской» – международные отношения со всеми вытекающими. Но ее сразу разыскал Дементий, напомнив о себе длинными кудрями и красным, бросающимся в глаза свитерком. Он поступил на международную журналистику, учился теперь в этом же старом здании, и ничего не мешало ему встречать Катю после каждой пары у двери аудитории. Брал измором.