– Это ты правильно говоришь, – обратился к нему незнакомец. – Если не возражаешь, брат, я пошел бы вместе с вами.
– Почему нас обоих не спрашиваешь, а только меня? – проворчал Эберхардус.
– Потому что твой брат уже согласен, а вот с тобой пришлось бы поспорить.
– Ну так поспорь, посмотрим, кто тут выиграет, – проворчал Эберхардус. – Только для начала скажи нам свое имя.
– Меня звать брат Ойле, – отвечал чужак. – Я иду из германских земель, от города Эрфурта, а также побывал много где еще, теперь же хочу посмотреть на Антверпен, а Антверпен пускай-ка поглядит на меня. Ему это будет очень даже полезно.
– Как же ты собираешься со мной спорить? – спросил брат Эберхардус.
– Загадками, – отвечал брат Ойле. – Давай устроим ученый диспут.
– Пока мы тут диспутируем, ночь настанет, и мы вовсе не попадем в город, – заметил брат Эберхардус.
– Тоже мне забота! – сказал брат Ойле. – Ну так заночуем в чистом поле. Мне вот не впервой так ночевать, да и вам обоим, судя по всему, тоже.
– Мне, может, это и нетрудно, потому что я сильный, а вот брат Сарториус подвержен всякого рода хворям.
– Хвори лечить я тоже мастак, но давайте сначала решим, достойны ли вы оставаться рядом со мной, – предложил брат Ойле.
– Давай-ка решим, что недостойны, и ты пойдешь своей дорогой, а мы пойдем своей, – предложил брат Эберхардус, которому все эти затеи нравились все меньше и меньше. Не любил он умников, ученые диспуты, мудрые разговоры и людей, которые наводили на него ужас, а брат Ойле представлял собой скопище всех этих неприятностей.
– Вы идете в Антверпен, и я тоже, – проговорил брат Ойле, – так что нам в любом случае по пути. Другое дело – пойдем ли мы по одной дороге вместе или же мы пойдем по ней порознь. Вот что следует решить, причем как можно быстрее.
– Ладно, – сказал Эберхардус, махнув в досаде своей здоровенной ручищей, – вас же таких не переспоришь.
– Отлично, – обрадовался брат Ойле и потер ладони (они были у него потные – верный признак плута). – Задавайте ваши Questiones[11]
, да не ленитесь, подбирайте сложные. Я магистр абсолютно любых наук, когда речь заходит о том, чтобы набить себе брюхо.– Хорошо, – медленно проговорил Сарториус, – в таком случае скажи: сколько дней прошло от Адама и до сего дня.
– А кто-нибудь это подсчитывал? – уточнил брат Ойле.
– Ученые мужи неоднократно производили подобные подсчеты, и в какой-то момент из этих подсчетов родилась внебрачная дочь Арифметики и Астрономии, да только вот в отличие от многих внебрачных детей, она не обладала большим здоровьем и вскорости скончалась, но кое-какие следы ее пребывания в нашем мире сохранились. Их можно отыскать в книгах, где едва ли встретишь с десяток знакомых слов, но следует приложить немало усилий, – сказал брат Сарториус.
– Что ж, видать, все эти ученые мужи потратили свою жизнь впустую, если так ни до чего не досчитались, – сказал брат Ойле.
– Они выполняли работу Адама, – отвечал на это брат Сарториус.
– Какова же работа Адама?
– Познание этого мира.
– Разве можно познать этот мир?
– Суть не в том, чтобы познать его до конца, ибо он бесконечен и бесконечно изменчив, а в том, чтобы заниматься этим бесконечно.
– У всего есть конец, как известно, – сказал брат Ойле, – так что работа Адама бессмысленна, ведь он познает то, что будет уничтожено.
– Так сколько дней прошло с того дня, как Адам получил свое задание от Господа? – повторил вопрос брат Сарториус.
– Семь дней, – сказал брат Ойле, – и ни днем больше.
– Какая наглая ложь! – вскричал брат Эберхардус. – Да только с именин преподобного Ханса ван дер Лаана прошло не менее семи раз по семь дней, а он говорит нам, что от времен Адама прошло не более.
– День Господа – не то, что наши дни, – сказал брат Ойле, – а если вы не верите, спросите его сами.
– Да как мы его спросим?
– Ответы есть, – сказал брат Ойле, – потому что Господь заключен внутри книги. Стоит лишь раскрыть эту книгу – и Господь выйдет наружу и поговорит с нами.
– Такое невозможно, – сказал брат Эберхардус, но брат Сарториус призадумался, потому что похожие мысли и ему приходили в голову.
– Но Писание составлено на языке священном, который трудно постигаем, – сказал наконец брат Сарториус, – а некоторые места затемнены, ибо человек существо безнадежно падшее.
– Да кто сказал, что человек – существо безнадежно падшее? – возмутился брат Ойле. – И разве не для человека, каким бы он ни был, составлены все эти книги? Так отчего же они скрыты от человека и застегнуты на замки?
– Чтобы не портились страницы, – сказал брат Эберхардус. – Это же очевидно. Вот в позапрошлом году дурачок Геере ночевал у нас в кухне и так хотел угодить, что подкладывал и подкладывал дрова, и в результате устроил большой пожар, а когда пожар тушили, то еще и водой все залили, так что две стихии разом объединились и пытались уничтожить все хорошее в доме причта.
– Какой молодец этот пожар, – заметил брат Ойле и покачал ногой.