Призраки Иеронима Босха

– Нет, любезный брат. Прошу вас, расскажите. Это позволит нам отвлечься от мар… это позволит нам направить наши мысли в правильное русло.

– Итак, случилось такое, что в Бреде завелся нечестивый подсвечник. Изготовил его какой-то арабский мастер у себя в далекой стране, а купец по имени Иоганн Гентшельфельде – по крайней мере, так передавали, – купил этот подсвечник… кажется, в Тунисе… и привез с собой. Желая сделать приятное канонику в Бреде, он преподнес подсвечник в дар церкви, и таким образом медное изделие оказалось в приделе Святого Николая.

– Но если подсвечник был так нечестив, почему каноник принял дар?

– Внешне подсвечник был вполне пристоен, то есть не содержал в себе ни изображений женщин, ни мар… каких-либо фальшивых или кривляющихся образин. Его украшения составляли лишь причудливо сплетенные листья.

– Это потому, дорогой брат, что арабам запрещено изображать что-либо, кроме растений и узоров, но в этих изображениях они чрезвычайно преуспели.

Некоторое время оба брата молчали, и только ветер завывал над их головами.

– Брат, – сказал после долгой паузы Сарториус, – у меня все члены смерзлись и наиболее уязвимые из них, как кажется, вот-вот отвалятся и уплывут по течению, куда-то в подземные чертоги, куда и утекают воды этого источника.

– В таком случае давайте выберемся на воздух и попробуем согреться, – сказал брат Герретье.

Он закутал брата Сарториуса в заранее приготовленное сухое и теплое одеяло, растер его ледяные руки и сел рядом.

– Прошу вас, продолжайте историю о нечестивом подсвечнике.

Брат Сарториус долго кашлял, но сносил свой недуг терпеливо и даже с благодарностью, поскольку тот отвлекал его от недостойных мыслей.

– Итак, подсвечник выглядел совершенно приличным и был водружен в церковном приделе Святого Николая в Бреде, – продолжал брат Сарториус. – Но со временем стали замечать, что хористы, если смотрели на этот подсвечник, не то чтобы сбивались, а начинали петь нечто неприличное или путали слова, или переставляли слоги, от чего также проистекало непотребство. К счастью, прихожане, не зная латыни, ничего не замечали, но тут, как на грех, в Бреду приехал архиепископ, и он, конечно же, все заметил.

– Если бы они пели на родном языке, скверна была бы выявлена раньше, – подхватил брат Герретье. – И душам невинных прихожан, не говоря уж о хористах, не был бы нанесен такой ущерб.

– Вот именно, – вздохнул брат Сарториус и долго откашливался. Его тряс озноб, но он стойко переносил лишения. – Дело разъяснилось довольно скоро. Архиепископ приказал окропить все в приделе святой водой. Несколько хористов покрылись темными пузырями и принялись корчиться на полу. Их быстро увезли и передали в руки инквизиции, которая и исцелила их от греховного недуга, причем обошлось малыми средствами.

– Какими? – заинтересовался Герретье.

– Понятия не имею… Каноник говорил, что «малыми», что бы это ни значило. Однако слушайте дальше, слушайте внимательно, дорогой брат! Когда святая вода попала на подсвечник, он зашипел, как змея, пузыри начали вздуваться на нем с невероятной быстротой, и вот уже он сам превратился в диавольского змия и пополз по полу! Но архиепископ не растерялся и пригвоздил его к полу своим посохом. После этого он свернулся кольцами и издох. Подсвечник.

– И как он выглядел в издохшем виде? – спросил Герретье.

– Как змея, обвивающая шест. Под листьями скрывалась змея! Впрочем, и сами листья тоже были не без греха: если в них долго всматриваться, то можно было увидеть непристойные картинки, в которые складывались их узоры. Это-то и смущало хористов и заставляло их переставлять слоги во время пения.

– Я вам так скажу, брат Сарториус, – произнес брат Герретье, – если человеку везде мерещится сами знаете что, он увидит это и в узорах, и в листьях. А если не мерещится – то не увидит. Змий же символизирует то, что прячется под листьями, но если человек не видит сами знаете что, то змий так и останется сокрытым и не причинит вреда.

– Однако только этот подсвечник и был нечестивым! – живо возразил Сарториус. – И история была о том, что нечестивые предметы, если они действительно таковы, под воздействием святой воды, а также молитв, могут являть свою сокровенную сущность и расточаться. И иногда бывали случаи, когда картины кричали и плакали, а если их протыкали освященным кинжалом, кровоточили и умирали, обвисая на кинжале.

– Все это весьма обнадеживает, – сказал брат Герретье.

– Поэтому картины мастера Босха определенно не нечестивы, – заключил Сарториус. – В противном случае мы бы об этом уже узнали.

– Нам осталось лишь выбрать на картине кого-то, кто мог бы нам помочь с нашим делом, – сказал Герретье. – Полагаю, это должен быть мужчина.

– Трудность заключается в том, что без одежды почти невозможно определить, кто из них ученый, а кто нет.

– А по выражению лица?

– Лица их ничего не выражают, кроме желания избавиться от страданий и несчастий.

– В таком случае попробуем положиться на удачу, – сказал брат Герретье. – Как, брат Сарториус, удалось вам очистить свои мысли?