Призраки Иеронима Босха

Подлинность фигур, создаваемых мастером Иеронимусом из Хертогенбоса, не подлежала сомнению: он, определенно, переносил на холст только то, что видел собственными глазами. Поэтому-то его картины и казались такими живыми. Что ж тут удивительного: они были перенасыщены жизнью во всех ее проявлениях, преимущественно не слишком приглядных. Но таков уж человек! Редко бывает он пригляден, а еще реже можно было бы назвать его усладой глаз. То он чешется, то вертится, то моргает, то у него бровь дергается, то муха ему на нос села, то сопля у него под носом повисла, а уж как он одет и как от него пахнет – про это лучше и не вспоминать. И вот, прикрывшись кое-как плащами, капюшонами, перьями, ночной тьмой, любезными словами и лживыми улыбками, ходят люди туда и сюда, встречаются, сталкиваются, и что только ни творят себе в угоду, но даже и себе в угоду чаще всего ничего у них толкового сделать не получается. Сплошное недоразумение, одно слово.

У иных это недоразумение прорастало прямо из тела, других оно преследовало или же пыталось каким-либо образом язвить; третьи носили его при себе или же ездили на нем верхом. Разнообразия и здесь было немало.

Основную заботу брата Сарториуса составляло не это. Печальный опыт с появлением покойной жены рыцаря Фулхерта поставил перед ним серьезный вопрос, которым он не преминул поделиться с собратьями.

– Мы убедились в том, что вызывая из ада – или из того места в небытии, которое мы при определенных обстоятельствах сочли бы адом, – какого-либо человека или иное существо, способное к членораздельной речи, весьма высока вероятность натолкнуться на кого-то, кто действительно жил в нашем городе и известен другим его жителям. Один раз нам удалось скрыть свой поступок и свалить все случившееся на добродетельное поведение покойной Катарины, а также на злодейское колдование рыбы или того, что явилось в наш мир под видом рыбы.

Брат Ангелиус погладил себя по животу и заметил:

– В печеных яблоках и сухарях отлично получилась.

– Суть не в этом, – отмахнулся брат Сарториус. – Суть в том, что в следующий раз мы можем случайно привести в город человека, который все еще пребывает в мире живых, иначе говоря – в нашем мире.

– Тогда вообще никто не обратит на это внимания, – сказал брат Эберхардус.

– Кроме него самого, – возразил брат Сарториус. – Вы только представьте себе, братья: внезапно появляется кто-то, кто выглядит как вы, рассуждает как вы, действует как вы и хочет иметь все то, чем владеете вы! И при том никто же не воспретит ему это, ибо он – это вы. Разницы между вами нет ни малейшей, вы живой – и он живой, и ум у вас обоих устроен одинаково, так что ни побороть самого себя, ни перехитрить у вас не получится. А если кто-то увидит вас вдвоем? Положим, вы с ним даже договоритесь и решите не показываться вместе, но лишь по отдельности. Согласились бы вы делить с ним жилье, еду, жену?

– У нас нет жены, – сказал Эберхардус.

– У нас нет, а у кого другого, может, и есть…

– Но, с другой стороны, он – это я, – сказал Герретье.

Все уставились на брата Герретье в изумлении.

– Кто это «он»? – спросил брат Ангелиус. – И почему «он» – это ты?

– Я к примеру, – пояснил брат Герретье. – Если появится какой-то Герретье, который буду я, то какая, в сущности, разница? Разве что тот Герретье будет на несколько лет моложе, чем я, на несколько книг глупее и на несколько мышц сильнее.

– Вот! – сказал Сарториус. – Разница все-таки есть. Поэтому нам нужно выбирать осторожнее.

– И кого ты выбрал? – заинтересовался Ангелиус.

– Одного ученого. Он точно ученый, потому что на нем одежда монаха.

– Одежда! – воздел руки брат Ангелиус. – В кои-то веки!

– И рядом с ним лежат книги, – добавил Сарториус. – Прочитать их у меня не получается – там какие-то странные, постоянно разбегающиеся буквы, но я надеюсь, что этот брат сам все растолкует, когда появится.

Братья помогли Сарториусу начертить круг посреди комнаты, расставили свечи, набросили плат на статую Богоматери, дабы она не огорчалась в том случае, если брат Сарториус опять промахнется и по ошибке, без всякого злого умысла, наполнит комнату мартышками.

Сарториус закрыл глаза и, представляя себе ту часть картины, которая была для него желательна, принялся читать по книге с вавилонскими заклинаниями.

Тем временем в саду, который наполовину мог считаться раем, а наполовину – адом и, следовательно, представлял собой наиболее точное изображение нашего мира, происходили следующие события.