Призраки не умеют лгать

Послушница с тряпкой в руках закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами.

– Мы можем дать новую жизнь, дитя! Можем защитить! Мы живём в мире с умершими. Они не трогают нас, а мы их. То, что некоторые получают с рождения вместо предназначения, противоестественно, этого можно достичь чистотой и верой, – женщина подошла и взяла меня за руки. Негодование растаяло, его сменила мягкость.

– Прекрасно, но недостаточно, – голос псионника раздался возле уха.

Я не заметила, как он подошёл. Вторая пара горячих рук легла на плечи. Длинные шероховатые пальцы заскользили по куртке, гладя, разминая, лаская шею. Всего два удара сердца, и я забыла, где нахожусь и перед кем. Повинуясь лёгкому нажатию, я сделала шаг назад.

– Методика вербовки не отработана, – он встал, словно отгораживая от монахини. Говорят, тягаться с судьбой себе дороже. Хотя Семафор пытается и вроде добивается успехов, в смысле успешно спивается. – Сперва обличить, а потом подарить надежду. Пресловутые кнут и пряник. Но как-то сыровато выходит, матушка, – попенял Дмитрий. – Не тратьте силы. Она не останется.

– В храм ведёт множество дорог, – настоятельница выпрямилась, худая, длинная, почти одного роста со Станиным. – Она придёт. Пусть не сейчас, пусть не сюда, но придёт.

Вернувшаяся монахиня протянула настоятельнице тоненькую папочку из тёмно-синего пластика. Атрибут любой офисной конторы как-то не вязался ни с обстановкой, ни с её обитателями.

Дмитрий несколько минут изучал её содержимое, и на лбу пролегла озабоченная складка.

– Разрешение не продлено?

– Но и не отменено, – возразила настоятельница.

– Список усопших?

– Я не вправе тревожить покой сестёр, – удовлетворение, прозвучавшее в ответе монахини, не скрыть никакой смиренной позой.

– А они вас?

– Мы всегда жили в мире со всеми Божьими созданиями.

– У вас на погосте две установленные и разорванные привязки. Это что, тоже длань Господня? – Демон усмехнулся.

– Среди нас нет людей… ваших способностей. Откуда нам знать.

– Оттуда. Кто-то же их устанавливал, и я хочу знать, чьи это захоронения.

– Нет. Мы не позволим трогать умерших. Сёстры заслужили покой.

– Это отказ? – удивился псионник. – Официальный?

– Да.

– Что ж, – непонятно с чего, но специалист казался довольным, – к вечеру здесь будет бригада со всевозможными разрешениями, бумагами и штампами. Это кладбище опасно, так как имеет незарегистрированных блуждающих, и служба контроля обязана отследить хвосты. Советую запереть ваших впечатлительных сестёр, – он на мгновенье задумался и предложил, – например, в колокольне.

– Вход в обитель запрещён!

– Ошибаетесь. Согласно бумагам, – Дмитрий поднял листочки, – погост и монастырь стоят на единой земле и являются одним культурно-хозяйственным объектом. Отвечать за всё вам, матушка, тут уж простым «не знаю» не отделаетесь.

– Вы не посмеете, – вот теперь ему удалось пронять её по-настоящему.

– Увидите.

Весь обратный путь Демон, целиком погруженный в телефонные переговоры, едва замечал меня. Станин кричал, уговаривал, ругался и отдавал распоряжения невидимым собеседникам. Он и вправду решил разворошить обитель. Я тоже набрала пару номеров с гораздо меньшей результативностью. В больнице заверили, что родители по-прежнему без изменений, непонятно только, утешают они меня или предлагают радоваться тому, что есть. А бабушка трубку не взяла.

Александр встретил нас на дороге. Исчезновение гостей заставило его поволноваться. Машина Дмитрия всё ещё украшала местный пейзаж, а значит, уехать мы не могли. По тревоге были подняты все доступные резервы Суровищ, то бишь семь человек личного состава. Двое из них по причине болезни выйти на поиски не смогли, а остальные вяло разбрелись по окрестным опушкам, дабы найти если не самих городских, то хотя бы следы. Игра в казаки-разбойники настолько увлекла старожилов, что, когда опасность миновала, бедный Сашка так и не смог собрать всех обратно.

Демон тут же взял парня в оборот. Я осталась совершенно одна, вольна делать то, что придёт в голову. В неё пришло ни много ни мало сходить и осмотреть ново-, а вернее староприобретённую собственность. Сам дом меня не интересовал, рухнуть может в любой момент, но участок с заросшим и одичавшим садом вызывал нездоровое любопытство.

С одной стороны, неухоженное хозяйство не имело ко мне никакого отношения, а с другой, каждый куст, каждая травинка словно кричала о близком родстве. Старые, наполовину высохшие яблони посажены в шахматном порядке, как в Литаево, – папа всегда тяготел к прямым линиям и чётким фигурам. Вдоль фасада из земли торчали покрытые грязью и наростами пластиковые штырьки – держатели для лоз, где мама наверняка сажала виноград.

Дом до сих пор был наш.

Порыв ветра заставил меня вынырнуть из раздумий. Кад-арт потеплел одновременно с потоком холодного воздуха.

Атака? Здесь? Сейчас? Почему? Ветер ударил в лицо, и я едва не задохнулась от силы и ярости.