Призраки ночи

Проснулся он опять только тогда, когда тягучее пение муэдззинов поплыло над городом от минарета к минарету, призывая праведных мусульман на утреннюю молитву. Надилля только что возвратилась. Он тайно из-под ресниц наблюдал, как она снимала плащ и покрывало, и даже не шелохнулся, притворяясь спящим, когда она нырнула в постель.

На следующую ночь она исчезла опять. На третью ночь он последовал за ней.

Она легко бежала по улице, минуя сады и исчезая за углами, будто на тайное желанное свидание. Абул-Хассан не отставал. Она же устремилась вниз по извилистым улочкам вдоль тихой теперь аллеи базара и, наконец, остановилась у ворот обнесенного стеной дома в самом старом квартале города. Ворота, казалось, сами перед ней открылись.

Держась в тени, таясь, Абул-Хассан последовал за своей женой во внутренний двор, по крутой каменной лестнице и в длинный коридор. Здесь он вдруг остановился, поняв, какое он совершает святотатство. Это был семейный склеп. По стенам в ряд стояли саркофаги.

Он медленно продвигался вперед, следуя за слабым позвякиванием серебряных браслетов, которые носила на лодыжках Надилля, и за шорохом её шелковых шаровар. Довольно скоро он достиг прохода под аркой. Позвякивание стихло. Растерянный, он остановился и стал оглядываться вокруг.

Перед ним открылся каменный склеп, слабо освещенный укрепленными в нише стены похоронными светильниками. И там, среди груды человеческих костей и погребальных жертвоприношений, стояла на коленях его жена. Когда Абул-Хассан разглядел, что она делала, сердце его забилось.

Тяжело дыша и постанывая, Надилля выдирала из гроба тело покойника. Она выдернула оттуда руку и с жадным рычанием впилась своими маленькими острыми зубами в серую мертвую плоть.

Абул-Хассан замер. Опомнившись, он выскользнул из склепа и помчался домой. Всю эту длинную ночь он лежал без сна, терзаясь мрачными и беспокойными мыслями. На рассвете его жена снова скользнула в постель, раскрасневшаяся и с тяжелыми, набрякшими от бессонной ночи веками. Ничего он ей не сказал, но весь следующий день пристально наблюдал за нею. Она была такой же, как и прежде — отсутствующая, вялая, прячущаяся в тени и воспрянувшая, лишь тени удлинились и наступили сумерки.

Абул-Хассан предложил ей поесть. Она отказалась, но ласково улыбнулась ему. И тут, увидев хищный проблеск её белых острых зубов, он не смог сдержаться:

— Может быть, ты желаешь мяса мертвецов, жена? — спросил он.

Она одеревенела. Глаза её сверкнули, губы широко раздвинулись в ужасной усмешке, исказившей её хорошенькое личико. И вдруг, легкая, как кошка, она прыгнула на него.

Абул-Хассан был готов к этому. Своим кривым ножом он заколол жену. Похоронил он её тут же, без подобающих церемоний за стенами своего дома, чтобы не осквернять его. Если слуги и заметили что-либо, они не посмели и рта раскрыть. Абул-Хассан был суровым хозяином, а странная и молчаливая женщина, которую он привел в дом и сделал своей женой, не снискала ни их любви, ни расположения.

Но на этом злоключения Абул-Хассана не закончились. Он понял это на третью ночь после убийства. Когда он, пробудившись от беспокойного сна, смотрел в окно на мигающие между листьями пальм ночные звезды, жена его, или, скорее, некое призрачное подобие его жены, пришла к нему.

Она возникла у изножия кровати и поднялась среди подушек и ковров, устилавших пол. Белая рубашка окровавленными лохмотьями прилипла к её телу, кровоточила рана в боку, которую нанес ей Абул-Хассан, одна рука висела неподвижно, лицо было похоже на застывшую маску, губы отвисли, глаза глубоко запали. Она двигалась, но не как живая — резкими толчками, угловато, как марионетка.

Скверное зловоние разлагающегося тела исходило от нее.

Нежно ухмыляясь мертвым ртом, она потянулась к постели, где лежал дрожащий от ужаса Абул-Хассан. Она тяжело поползла к нему, хрипя и что-то бормоча. Тошнотворное зловоние становилось все сильнее, хрипение все громче. Она склонилась над ним, и острые её зубы почти коснулись его шеи.

Абул-Хассан сбросил призрака с кровати и сам вскочил на ноги, призывая слуг и требуя огня. Через мгновение комната наполнилась людьми, и призрачное существо исчезло.

Но Абул-Хассан уже понял, что произошло. Надилля еще при жизни воссоединилась со злыми силами. Человеком рожденная, она, однако, пряталась от дневного света и расцветала лишь во тьме и к тому же пристрастилась к мертвечине. После смерти она полностью попала в плен сил тьмы, и они использовали её в своих мрачных целях и для удовлетворения своих гнусных желаний. Женщина стала вампиром, бездушным трупом, питающимся человеческой кровью.

Абул-Хассан отправился к отцу Надилли и заставил его рассказать все, что он знал о своей дочери. Старик сознался, что дочь его была ведьмой, которая отдала душу сатане и с тех пор стала рабыней тайного порока. И такова была дьявольская её сила, что даже собственного отца она вынудила молчать и терпеть.