Гордон Бёрн вытирал нож платком мэра. Тот сидел на причальной тумбе, беспомощно свесив руки. Содержательница дурдома откровенно наслаждалась происходящим. Леди Зеленое Солнце что-то нашептывала Душекраду, который качался с носка на пятку, полуприкрыв глаза. Фан-Дер-Глотт стоял лицом к заливу. Плащ на спине был порван. Пуля прошла навылет.
– Пой! – зарычал Фан-Дер-Глотт через плечо. Шум волн вплелся в его голос. Джереми услышал, как волнуются подводные барабаны, как низко гудит труба Судного дня, как сталкиваются мировые льды.
Горло Тангейзера исторгло прозрачную трель. Он увидел песню и начал нанизывать остальные звуки на нее, как на нить. Ожерелье морского плача поднималось все выше и выше над землей. Море пенилось у ног Фан-Дер-Глотта, протягивало жадные волны, пыталось дотянуться, поглотить, отнять, но безумец крепко стоял против пучины, и песня лилась в подставленные ладони неба и размазывалась по его щекам.
Луна набрякла желтушным бубоном.
Она выглядела ужасно. Небо стыдилось ее и пыталось выдавить, опрокинуть в бездну вод, чтобы впредь не носить в себе этой дьявольской опухоли.
Джереми раздирал легкие неистощимым плачем. Его лицо облепили светящиеся насекомые, вторящие своими крылышками его руладам. Нить песни ушла высоко за облака. Луна захватила собой половину неба. Она выпучивала кратеры, силясь разглядеть крошечного певца. Море вышло из берегов и двинуло свое белопенное воинство на порт. Фан-Дер-Глотт упрямо наклонился вперед, но не подумал уступить стихии.
Небосвод распороло когтями падающих звезд.
На лице луны вспух безобразный шрам. Ночное светило в ужасе отпрянуло. Небесные сферы зазвенели от ее воя. Метеоры пронзали собой горизонт. Один из них рухнул в воду совсем недалеко от пирса. Море закипело. Оно ревело, стремясь поглотить пришельца, похоронить в своих глубинах, и твердь, запоздалая, глупая, забилась в сердечном приступе, отвечая на шипящие мольбы моря.
Никто не устоял на ногах. Лошади неуклюже завалились на бок, повисли на упряжи. Коляска едва не опрокинулась. Один лишь Фан-Дер-Глотт держал пасть неба и океана, не давая им сомкнуться.
Джереми запечатал небо последним грохочущим речитативом и сполз по мокрому камню к темной границе, отмечающей переход суши в море. Ноздри с наслаждением впитывали запах гниющих водорослей.
Бытие опомнилось и начало оправляться, стряхивать с одежды паутину, тараканов и безумие.