Тело — цвета тухлой сардельки, с пятнами плесени. И по форме похоже на сардельку, из которой торчат ассиметричные кожистые крылья, покрытые редкой щетиной. Ручки — непропорционально маленькие, трехпалые. Морда — искореженный гибрид человечьей и птичьей: безгубый рот, находящийся в постоянном движении, над ним — роговой клюв, выше — выпуклые белые глаза без зрачков и радужки. Рядом с глазами — не то усики, не то антенны… Вращая бельмами, это воплощенное уродство поползло к Сергею. Спец по эксклюзиву рефлекторно отскочил в сторону. Тварь сделала еще одно движение и замерла. Сергей остановился тоже, кашляя и хватая ртом воздух. Съеденный обед активно рвался наружу.
— Чего такое? — злобно поинтересовался Лерыч. — Консерва была несвежая? Это можно исправить. Иди, поохоться! — схватил друга за плечи, подтолкнул в сторону калитки. — Одна тушка уже есть, подстрелишь еще парочку — почистим, зажарим… иди, чего уперся?
— Ладно, остынь, — отбиваясь, пробормотал Сергей. — Я ж не знал, что она… что оно…
— Не знаешь — слушай, чего умные люди говорят! — рявкнул Валера.
Одухотворенная физиономия напарника не оставляла сомнений: еще одно политически не взвешенное слово — и тогда уж наверняка придется вспоминать адреса-телефоны зубопротезных фирм.
— Слушаюсь, вашбродь, — вяло ответил спец по эксклюзиву, а про себя подумал: вот если бы, допустим, я полгода кантовался в дикой зоне — тоже стал бы невменяемым параноиком, или просто у Валерки предрасположенность такая?
Уже на крыльце поинтересовался:
— Значит, это и была та самая мокрая сова, от которой вдвое распухают?
— А? — апатично отозвался Валера. — Не, это был трескунчик. Они не ядовитые, хотя и кусаются. Мы их жрали. Ничего, съедобные.
Сергей схватился за горло и побежал в нужник.
Первый день пути — без особых напрягов. Дождь начинался несколько раз, и тогда неподалеку взрывались деревья. Напарники вздрагивали, но дядька и ухом не вел. С точки зрения Сергея те стволы, между которыми шла чуть заметная тропа, были такие же обрюзгшие, как и те, от которых проводник старался держаться подальше… но, блин, не спорить же с профессионалом. Неоднократно откуда-то из крон доносился уже знакомый кашель, но один лишь специалист по эксклюзиву реагировал на него болезненно, остальные не обращали внимания. Кроме трескунчиков в чаще, похоже, ничего не водилось. Розовое дерьмо — оно и есть розовое дерьмо, его даже мутанты не любят, пояснил дядя Леша. Потому и живу в дерьме, так спокойнее… Сергей вспомнил сторожку и тихонько хмыкнул: этот домик и натиск динозавра, пожалуй, выдержит. Но кто будет сомневаться, что в дерьме завсегда спокойнее?..
Розовые деревья закончились, пошли серые ивы. Штука столь же безопасная, сколь бесполезная: хрупкая и гибкая одновременно, даже палки нормальной не вырежешь. Костер тоже не разведешь: от огня превращается в кисель и отвратительно воняет. Через это говно завтра весь день пилить… Здесь уже не так тихо, как в дерьме, порадовал дядя Леша и остановился:
— Вот и заимка. Отливать — сейчас, курить — тоже. Через полчаса солнце зайдет, наружу не вылезешь.
— А внутри курить нельзя? — удивился Сергей — Пожарники оштрафуют?
— Дядь Лёш, где заимка-то? — оглядевшись, спросил Валера.
Егерь игнорировал оба вопроса. Подошел к большому круглому камню, заляпанному серой слизью, потер его перчаткой, чего-то такое нажал и приложил к открывшейся панели ладонь для опознания. «Камень» треснул, створки раздвинулись. Дядька включил фонарь и шагнул внутрь.
Лестница в десять ступенек, внизу — комнатка четыре на четыре, не больше. Половину занимает лежанка, на лежанке толстое одеяло. По другой стене — шкаф. Консервы, аккумуляторы, аптечка, боеприпасы. Егерь зажег лампу, погасил фонарь.
— Дядь Лёш, покуришь со мной? — попросил спец по эксклюзиву, борясь с приступом клаустрофобии.
— Я ж не употребляю, — удивился дядька. — Там Валера остался покурить, у него ружье.
— Ружье, ага. Меня бы не подстрелил вместо совы. Он дикий, как твоя зона, — пробурчал Сергей. Вчерашний Леркин наезд (да еще с демонстрацией превосходства, блин!) не давал покоя специалисту по эксклюзиву. Птица гордая, что тут скажешь.
Егерь усмехнулся:
— А Валера говорит — ты мутант. Кто из вас дикий-то? Или оба?
— Валера — дупло, слушай его больше. Ну, подцепил я в свое время инопланетную болезнь, от которой тело может меняться. Прошло уже давно, а этот придурок до сих пор подкалывает.
…Через полчаса солнце закатилось. Больше не осталось спасения от клаустрофобии. Курить хотелось до безумия. Лежать втроем на двухметровом настиле было тесно и жарко. Тут же рядом — включенный обогреватель, на котором сушились куртки. А еще, в довесок — неуютная мысль: завтра дядька уйдет обратно, дальше придется пилить одним…
Сказать, что Сергею спалось беспокойно — ничего не сказать.
Утром, стоя возле запечатанной ночлежки, дядька отдавал последние указания: