– Нет, это ты меня послушай! – зло проговорил он. – Мы с тобой с таким трудом сбежали из лап Геннадия Львовича, прошли по этому чертову туннелю, потеряли всех наших спутников, едва не погибли в снегу – и тут судьба дала нам шанс! Вот оно, спасение и разрешение всех наших бед, на блюдечке преподнесено, только возьми! Старший помощник разрешил остаться на станции, казалось бы, живи да радуйся, тут твой отец до нас не дотянется, но нет же – ты почему-то убеждаешь Иванова, что нам с тобой надо вернуться в Загорянку и привести с собой людей! Неужели ты не понимаешь, что как только мы переступим порог убежища, все – финиш, Доктор Менгеле мгновенно заставит нас делать то, что нужно ему!
Алевтина вдруг толкнула его, прижала к стене.
– Холодов, ты дурак! Ты хочешь прозябать здесь, на станции, выгребать навоз за свиньями и мыть полы? Ты ради этого столько пережил? Нет, как знаешь, милый, а я на это не подписывалась. Если мы соберем отряд наших людей, самых лучших и знающих, это будет наш мир, новый мир, в котором будет место технологиям и изобретениям! Без отца и его прихвостня Леушевского! Ты продолжишь заниматься наукой, сможешь создать пластохинон и капли берсерка – без помощи Геннадия, сам! Мы покорим мир, только для этого нужна база, а Иванова уж я сумею убедить. Нужно всего лишь вернуться в Загорянку и убедить лучших бежать с нами, и пусть Доктор Менгеле сидит один в темном бункере. Ты ничего не знаешь про метро, а я слышала многое. Здесь, в центре – Полис, оплот науки, если связаться с ними, представь, сколько возможностей нам откроется! Нельзя бросать начатое, нельзя погружаться во тьму, мы должны идти вперед!
В тусклых красных отсветах глаза девушки лихорадочно блестели, в них было безумие.
– Аля, что ты несешь… – проговорил Дмитрий. Ему стало жутко. Еще одна фанатичка. Такая же, как ее отец.
– Ты меня любишь? – вдруг спросила девушка.
– Да, я люблю тебя, – бессильно прошептал юноша и понял, что попал. Если Алевтина решит идти на поверхность, он не сможет отпустить ее одну. Это конец.
– А раз любишь – будь со мной до конца!
– Не смей спекулировать моими чувствами! – огрызнулся Холодов. Ему стало больно. Неужели он для нее – лишь средство достижения желаемого? Неужели она его не любит и только пользуется?
– Ну, что же ты, – девушка подошла к нему, прижалась, обвивая шею руками, такая теплая, нежная – и нужная. – Я ведь тоже тебя люблю, ты мне дорог, Димочка. Прости, я грубая, злая, но мне тоже страшно и тревожно.
Она поцеловала его в губы, погладила кончиками пальцев по щеке, и юноше стало стыдно за свое недоверие. И все же внутри все бурлило и переворачивалось, сопротивлялось принятию решения.
– Собирайся. Нам нужно выходить. Отправляемся в Раменки – выполнять задание Геннадия, а потом обратно.
– Но если ты все решила, зачем нам… – начал Дима.
– Нам придется задержаться в Загорянке на какое-то время. Поэтому лучше не вызывать у отца подозрений, – отрезала девушка и пошла прочь.
– Я не хочу! – крикнул ей вслед молодой ученый. – Я останусь здесь, иди одна!
Алевтина раздраженно дернула плечами, но не обернулась.
Дмитрий стоял в темноте, на душе было муторно и больно. Нет, у него не осталось сил бороться. Хотелось лечь и забыться.
– Почему все так? Почему все так?! – мучительно шептал он, чувствуя, как по лицу катятся горячие, горькие слезы.
Потому что это – расплата за грехи. «Ты не оставлял людям выбора, считая, что вправе вершить чужие судьбы. Так стоит ли удивляться, что и у тебя не остается иных путей? Смирись, все кончено!»
Путь первый – потерять Алевтину, позволить ей уйти и остаться здесь одному, постепенно погружаясь во мрак. Второй – пойти за возлюбленной, оберегать ее и дальше, и ради нее переступить через себя. И оба варианта Диме категорически не нравились, но третьего было не дано.
Прокручивая в голове возможные ходы, он уже ясно понимал, что сдался. Юноша никогда не отпустит Алю на поверхность в одиночестве. Она слишком дорога ему, его Птичка, первая и единственная любовь. Без нее – не жизнь, так, жалкое существование, поэтому все уже решено.
И как все-таки прав был Доктор Менгеле! Любовь делает слабым, зависимым – дурное чувство, затмевающее доводы разума и логики. Дима был счастлив, что сумел испытать его, и в то же время ненавидел себя за это. Поразительная двойственность разрывала, сводила с ума.
Юноша сам не понял, как оказался на платформе. Пути назад не было. Пусть будет так.
Спустя несколько часов Дима и Аля стояли на потрескавшемся асфальте, оглядывая заснеженные набережные Москвы-реки.
Наверху возвышалось над кромкой леса величественное главное здание МГУ, в свете тонкого серпа луны оно зловеще подмигивало пустыми окнами и будто само светилось изнутри призрачным сиянием. Впрочем, это была всего лишь игра воображения…
Теперь предстояло пройти узкой тропинкой в гору, до улицы Косыгина, затем дойти до Мичуринского проспекта, а оттуда – дальше наверх, к зданию Гуманитарного института, где остался заброшенным некогда процветающий бункер Алексеевой.