Призраки Востока

Мне случилось провести в Яидзу несколько дней, как раз на праздник Бон. Это чтимый по всей Японии День Предков, и я надеялся увидеть прекрасную местную церемонию прощания с духами предков, которой завершается третий и последний день праздника. Для духов здесь изготавливают множество маленьких корабликов, каждый из которых содержит крошечный запас провизии, ароматные палочки и зажженный фонарик, поскольку церемония происходит после наступления темноты. Я предположил, что это должна быть полночь, ведь во многих других местах именно это время отведено для церемонии прощания. Поэтому после ужина я решил немного поспать, чтобы встать к началу представления. Однако в десять часов вечера, когда я пришел на берег, оказалось, что все уже кончилось, народ разошелся по домам, а к выходу из бухты медленно текла река из огоньков – это были фонарики поминального праздничного флота. Течением их унесло уже довольно далеко, и на воде видны были только разноцветные световые точки. Я был сильно раздосадован: это надо же – по собственной лени упустить возможность, которая может больше и не представиться! Ведь старые традиции в наше время умирают все быстрее. Наверное, именно от досады мне пришла в голову мысль догнать кораблики вплавь и посмотреть на них поближе. Двигались они довольно медленно. Я сбросил кимоно и прыгнул в море. Плавал я вполне прилично и вскоре догнал арьергард светящейся флотилии. Я не собирался нарушать их неспешный дрейф, не собирался досматривать их невеликий груз (как-то это представлялось мне неправильным по отношению к памяти предков), я просто хотел рассмотреть их поближе.

Конструкция корабликов оказалась совсем простой. Днище было сделано из квадратной дощечки; по углам были укреплены вертикальные стойки, связанные поверху крестовиной. То есть получался такой ящичек, обтянутый бумагой. Из середины днища торчал гвоздь. На нем крепилась горящая свеча. Верх оставался открытым. Четыре бумажные стенки были окрашены в разные цвета – синий, желтый, красный, белый и черный, они символизировали пять буддистских первоэлементов: Эфир, Ветер, Огонь, Воду и Землю, их еще называют пятью Буддами. Одна из бумажных стенок была красной, одна синей, одна желтой, а четвертая стенка – наполовину черной, наполовину белой. Никаких надписей, никаких посмертных имен. Только свеча внутри плавучего фонарика.

Я довольно долго наблюдал за этими хрупкими светлячками, неторопливо текущими сквозь ночь. Ветер и волны постепенно делали свое дело, и кораблики все больше отдалялись друг от друга. Дрожащие язычки свечей внутри хрупкой оболочки наводили на мысль о робкой жизни, трепещущей в слепом потоке, уносящем ее в черноту неизвестности. Разве мы не похожи на эти фонарики, которые кто-то выпустил в глубокое, едва освещенное море, разве не наша судьба все дальше уходить друг от друга и неизбежно погаснуть в конце? Рано или поздно мысль-свет угасает в каждом, от яркого разноцветья жизни остается лишь хрупкий пустой каркас, да и тому скоро предстоит раствориться в бесцветной пустоте.

Там, в море, когда я думал об этом, я задавал себе вопрос: действительно ли я один здесь, нет ли вокруг меня чего-то большего, нежели трепетный язычок пламени в маленькой скорлупке, покачивающейся на легкой зыби, не ощущаю ли я присутствия чего-то неназываемого, сопровождающего плывущий огонек и наблюдающего за наблюдателем? Меня пронизала волна озноба, словно восходящий из глубины холодный поток… а может, это было всего лишь мое воображение, разыгравшееся на почве старых суеверий, или неясное предощущение опасности, ожидающей душу на пути через Порог. Я задумался: а если это меня ждет там, в ночи, что-то неведомое, если и меня принимают за один из этих огней мертвых, мерцающих вокруг?.. Я прошептал вслед огням буддистскую молитву, которой принято провожать ушедших, и поспешил на берег.

Едва нащупав ногами прибрежные камни, я вздрогнул – прямо передо мной на берегу маячили две белые призрачные фигуры. Однако добродушный голос, поинтересовавшийся, не слишком ли холодная вода, тут же успокоил меня. Это был Отокиси, мой знакомый торговец рыбой. Он с женой вышел на берег, посмотреть, как я принимаю морские ванны.

– Да нет, вода прохладная, но это даже приятно, – ответил я, накидывая кимоно.

– В ночь Бон нехорошо в море выходить, – обеспокоенно проговорила жена Отокиси.

– Я далеко не плавал, просто хотел посмотреть на фонарики.

«Бывает, что и Каппа тонет»… – усмехнулся Отокиси. – У нас в деревне был один рыбак, так вот он как-то раз проплыл семь ри, да еще в плохую погоду. У него лодка перевернулась в море. Только в конце концов и он утонул.

Семь ри – это около восемнадцати миль… Я спросил, сможет ли сейчас кто-нибудь из молодежи проплыть столько.

– Наверное, – пожал плечами Отокиси. – Здесь у нас много сильных пловцов. Здесь все плавать умеют, даже дети. Но куда им плавать-то? Ведь рыбаки плавают только тогда, когда надо жизнь спасать.

– Или из-за любви, – хихикнула его жена. – Как Хашими.

– А кто это? – спросил я.