Призвание: маленькое приключение Майки

— Ты видишь? — Никифор задумался, а воздух вокруг него начал темнеть, по костюму змейкой забегали огоньки — от руки к руке, от носков ботинок до самой лысой маковки. — Интересно, интересно, — забормотал он, теперь похожий на страшилу из фильма про живых мертвецов.

Никифор поманил оранжевого жужика — Ратла послушно скакнул ему в ладонь. Погладив доносчика по шерстке, директор стал перекидывать его с руки на руку, будто собираясь вылепить из него котлету. Жужик побледнел: его шерстка оделась корочкой, которая потемнела, словно от жара, а затем покрылась мелкими трещинками.

— Пых, — Никифор дунул, корочка распалась в пыль, а Ратла шлепнулся на пол, размазавшись в лепешку.

Майка затаила дыхание.

Кучка зашевелилась, запузырилась, зацвела ярко-оранжевым — и вот уже Ратла, как ни в чем ни бывало, снова покатился по полу. Живой, невредимый и даже лучше прежнего.

— Так нельзя поступать, — тонким голосом произнес он. — Мы только подружились, а теперь, выходит, я должна бросить их на произвол судьбы, как последняя негодяйка?

Майка покраснела: она узнала свой голос. Какой он оказывается у нее тонкий и писклявый…

— Вот, не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — удивленно воскликнул Никифор. — А дружок-то твой, теперь телепат.

— Теле… что? — переспросила Майка.

— Умеет читать мысли. Наверное, следы эмоциональной бури.

— Принять к сведению, Лысикову задание, может, на поток поставим, — проговорил Ратла начальственным голосом.

— Брысь, — сказал Никифор.

Жужик испуганно отскочил, присоединившись к своему синему братцу, который, устав петь и прыгать, следил за чудесами в тени Майкиной туфли.

— Не было печали, — недовольно пробурчал провожатый, распахивая дверь.

Прочь из «Детского мира».

— У любви, как у пташки крылья, — залился соловьем Мойсла.

— Ой, что будет, что будет, — запричитал Ратла тонким голосом.

Ха-ха

Небо наливалось красками, а воздух становился плотным, упругим и неуступчивым.

Майка шагала изо всех сил, но ей казалось, что кто-то большой и сильный с трудом проталкивает мимо нее потяжелевшие, набухшие окрестности. Слева, по другую сторону пустынной проезжей части, тяжко волоклись невысокие деревянные дома. Справа медленно наливался углами громоздкий бассейн — когда-то в нем плавали мальчишки, девчонки, а также их родители, но к маю 1995 года в этом горбатом здании поселилась контора с трехбуквенным названием, которого Майка так и не запомнила.

Майка тащилась с горы, а «Детский мир» за ее спиной удалялся чуть не со скрипом. Майка шла все ниже и ниже, а дом впереди, до соли в глазах похожий на ее собственный, вырастал возмутительно неторопливо.

Все ниже и ниже.

Вот уж и в ушах от густоты стало потрескивать, а дыхание перехватывало. Что-то подобное Майка вновь ощутила через 11 лет, совершая восхождение в горы.

Разве не странно? Майка спускалась, а сама испытывала тяготы альпиниста, который бредет к вершинам сквозь тучи, сквозь облака, сквозь плотные небесные струи…

— Умпа-умпа-умпа… — Никифор напевал что-то, махал руками, а на шее его попыхивал красный галстук.

Подпрыгивая рядом с Майкой, Мойсла пел какой-то бравурный марш на иностранном языке, а Ратла катился следом, на безопасном от людей отдалении. Обнаружив способности к мыслечтению, апельсиновый жужик все время хулигански демонстрировал свои новые таланты, почти дословно приводя самые разные думы — о том, например, что Майка все время куда-то идет, что-то смотрит, а надо бы, может, встать, собрать все чудеса в кучку и разложить их по полочкам…

— …а то какая-то каша получается в голове, будто я совсем дурочка, — плюнул жужик Майке в спину ее же собственными мыслями.

— Этот май баловник, этот май чародей, — низким женским голосом пропел синий Мойсла, настроившись на другую волну.

— Умпа-умпа… чую-чую, — сказал Никифор, — будет нам флаг.

— Зачем вам флаг? — спросила Майка.

— Как зачем? Чтобы быть впереди, — он счастливо улыбнулся. — Призвание с центральным приводом — такая честь не каждому выпадает. А тебе выпала. И нам, соответственно, тоже.

— Кому «вам»?

— Всему «Детскому миру». Как ты сюда попала? С чьей легкой руки и левой ноги? — он с шумом вдохнул тяжкий воздух. — Нет, дадут нам флаг. Точно дадут. Сама Прима… — он был готов запеть.

— Зачем этот флаг? Глупость какая-то, — выдал Майку Ратла.

— …ммунисты. Нет звания выше! Нет главней и почетней знамен, — взвыл Мойсла.

— А кто она? Эта Прима? — спросила Майка.

— О! Она такая! — Никифор изобразил руками нечто расплывчато-извилистое.

— Как президент? — важнее человека Майка не знала.

— Прима много царствует, но редко правит. Она возвышается.

— Как королева?!

— Да, как королева-мать. Или даже королева-бабушка.

— Но не бабка? — уточнила школьница. Серафима Львовна, конечно, заслуживала уважения, но испытывать к ней обожание Майка не собиралась.

— Бабка? Так нельзя говорить! Ни в коем случае! — Никифор испуганно замахал руками, будто спасаясь от полчищ кусачих мух.

— Кошмар! Кощунство! — зашипел вслед за ним Ратла.

— Как смешно, — сказала Майка. — Теперь я получаюсь центрально-приводная девочка. Ха-ха, — сказала она деланно. — Ха-ха.