Призванный хранить

Я подумал вдруг, что будет, если моей мести так и не суждено будет осуществиться. Если мои тайные помыслы будут раскрыты или я умру от старости, так и не выполнив задуманного? Кем же посчитают меня далёкие потомки? Одним из многих советников Тимура, его шпионом и просто профессиональным предателем? Или же История вовсе не сохранит упоминаний обо мне — слишком много их было во все времена, профессиональных предателей, стоит ли помнить о каждом...

И всё же я дождался своего часа.

Я хорошо запомнил тот день: хмурый, ненастный, с холодным ливнем и тяжёлыми серыми тучами по всему горизонту. Я сидел в своей юрте позади ханского куреня и слышал, как по размокшей глине прочавкали копыта. Вернулся разведчик.

Собственно, это было обычным делом: возле ставки Тимура жизнь не прекращалась ни на мгновение. Уходила и возвращалась разведка, скакали во все стороны гонцы с поручениями, и четырежды в сутки менялись дозоры. Но того всадника моё внимание выделило среди прочих — уж не знаю почему. И сердце вдруг заколотилось быстрее.

А ещё через некоторое время полог моей юрты отворился, впустив внутрь холод и сырость, и рослый нукер в блестящем от дождя кожаном панцире сказал:

— Поспеши. Великий хан ждёт.

Я удивился, увидев, что Тимур был один в шатре — не считая двух ближайших телохранителей, немых от рождения, и какой-то зловонной старухи, которую каган никогда не отпускал от себя далеко. Не знаю, кем она ему приходилась: старой няней, ходившей за ним ещё в младенчестве, наперсницей и советчицей, шпионкой... Я ни разу не слышал её голоса.

— Сегодня мои воины захватили в плен сына аланского царя Исавара, — вместо приветствия произнёс каган. И замолчал, перебирая в руках нефритовые чётки. Я стоял перед ним на коленях, согнутый в глубоком поклоне, и ждал продолжения. И, не дождавшись, спросил, не отрывая бороды от ковра:

— Разрешено ли мне узнать подробности, светлейший?

— Он ехал в Тебриз, — сказал Тимур. — Его люди сражались храбро, но мои нукеры отбили его и привезли ко мне в ставку. С ним обращаются как с высоким гостем (однако охрана не выпускает его из шатра), но один из его людей сдался в плен и рассказал, что Исавар и грузинский царь Гюрли задумали заключить политический союз, а для этого — устроить брак своих детей.

Разумное решение, подумал я. Что с того, что царевич Баттхар и дочь грузинского царя никогда не видели друг друга в глаза. Таков удел сильных мира сего.

— Можешь встать, — разрешил Тимур, и я медленно разогнул затёкшую спину. — Мой зять Тохтамыш советует мне убить царевича и послать голову его отцу, чтобы прибавить тому смирения. Что ты думаешь по этому поводу?

— Солнцеподобный Тохтамыш — великий хан, избранник Аллаха. Смею ли я, ничтожнейший из смертных, обсуждать его слова и поступки?

— Ты смеешь делать то, что я прикажу. И не заставляй меня повторять дважды.

Я помедлил ровно секунду — большего мне не требовалось.

— Если Исавар лишится сына, а Гюрли — зятя, то их общее горе и общий гнев будут направлены против тебя, славный Тимур. Никто не сомневается, что твоя армия, осенённая покровительством бога Сульдэ, и на этот раз принесёт тебе победу, но трижды славна будет эта победа, если достанется не только силой, но умом и величайшей прозорливостью её полководца...

— Короче, — перебил каган.

Я снова помедлил и решительно сказал:

— Думаю, они попытаются отбить Баттхара. И пошлют на это лучших своих людей.

Тимур стоял, развёрнутый ко мне в профиль, и я видел улыбку на его устах. Улыбку можно было бы назвать довольной: наверное, мои доводы совпадали с его собственными. Что ж, я был вправе поздравить себя: моя голова останется при мне по крайней мере ещё на одну ночь.

— Значит, вскоре следует ждать гостей. — Тимур усмехнулся. — Когда, где, сколько их будет? Сможешь ли ты ответить мне, Рашид ад-Эддин из Ирана? Про тебя болтают, будто ты умеешь отгадывать будущее.

— Да будет на всё твоя воля, великий хан, — сказал я, снова согнувшись в поклоне. — Ты получишь ответы на свои вопросы, если только соблаговолишь дать мне немного времени. И ещё — мне придётся просить тебя об одной услуге...

— Говори, — приказал он.

— Пусть твои храбрые воины разыщут и приведут сюда одного юношу. Он из племени кингитов...

Пленника привезли спустя пятеро суток. Наверное, воинам великого хана пришлось немало потрудиться, дабы проявить такую быстроту: их кони были взмылены, а сами они были черны лицами и едва держались в сёдлах от усталости.

Их было трое. Юноша сидел на четвёртой лошади, на голову его был надет мешок, а кисти рук стянуты прочной верёвкой. Рубаха была порвана: видимо, парнишка не сдался без боя. Его сбросили с крупа, словно куль с песком, и сдёрнули мешок с головы.