Призванный хранить

— Пожалуйста, прошу тебя, беги! Всеми богами заклинаю... Ты должен выполнить предначертанное!

— Кем предначертанное? — не понял он.

— Не важно... Ты спасёшь царевича Баттхара, и тогда Копьё Давида объединит кавказские племена в борьбе против монголов. Больше я ничего не знаю. Но это случится потом, сейчас ты ещё не готов, тебе надо возвращаться... Да беги же!!! — Она с отчаянием толкнула его в спину.

И Антон сдался. Пригибаясь, как солдат под обстрелом, он рванул вверх по склону — туда, где должен был находиться их лагерь (или ещё будет находиться — через долгих семь веков, когда исчезнут таинственные аланы, упокоится в могиле Хромой Тимур, так и не завершив свой китайский поход, и будет снова выкопан любознательными археологами прямо накануне войны, в июне сорок первого. Распадётся Союз Советских, парад суверенитетов закончится великой битвой народов, посыплются бомбы на Грозный, Ханкалу и Урус-Мартан, а мисс Сурская красавица выпуска 1999 года будет сидеть в палатке и наводить марафет...).

Склон оказался круче, чем он предполагал. Камни скользили и сыпались из-под ног, воздух перед лицом вдруг загустел — словно кто-то не желал выпускать Антона из одного мира в другой, уютный и привычный, как городская квартира. Теряя последние силы, он выбрался наверх, где было поровнее, упал на четвереньки. И вскрикнул, когда чьи-то пальцы впились ему в плечо.

Монгол был худой и жилистый, словно провяленный на солнце. Он завизжал что-то на своём языке, выкатив белые от злобы глаза, и взмахнул кривой саблей...

Каратэ, кажется, тут и впрямь было в диковинку. Антон примитивно лягнул нападавшего в живот — примерно с той скоростью, с которой футболист бьёт по мячу, и добавил ребром ладони по шее. Монгол выронил оружие, вскинул руки и пропал.

Где-то впереди, метрах в ста, блестел крошечный огонёк и виднелся край палатки. Какой-то человек на корточках сидел возле костра — то ли Казбек, то ли Паша Климкин. У Антона отлегло от сердца. Едва не завопив от радости, он сделал шаг вперёд...

Крик — короткий и жалобный — ударил в спину. Кричала девушка, которую он оставил у реки. Антон остановился и развернулся кругом. Дикая, ледяная ярость мгновенно разлилась по телу, пробежав мурашками вдоль позвоночника. Сказать по совести, было немного страшно. Бог миловал, он ещё ни разу не участвовал в настоящей, серьёзной драке (порхание в белоснежном кимоно по татами, где строгие правила и аж трое судей по углам, — не в счёт). Он опустил взгляд: рукав свитера, куда на излёте угодила стрела, был порван и медленно пропитывался кровью. Кровь была вполне настоящая.

Его кровь.

— Ну нет, — медленно проговорил Антон. — Гусары от дам среди ночи не уходят.

Бежать обратно было легко: воздух словно подталкивал в спину. Издав отчаянный вопль, он взвился над обрывом в великолепном высоком прыжке-полёте (эх, видела бы меня сейчас Светка... или Динара), приземлился на обе ноги, бешено крутнулся волчком и замер в низкой боевой стойке. Страха не было — только злость и древняя, как само человечество, жажда боя. Сейчас ему было наплевать, сколько перед ним врагов: два или двести...

...Кругом было пусто и тихо. Только речка с женским именем Чалалат несла свои воды с востока на запад, вдоль высившегося чуть подальше хребта. Антон выпрямился и огляделся с некоторой опаской: могли ведь, сволочи, связать пленницу, сунуть в рот кляп, чтобы не крикнула, и схорониться за валунами. Да нет здесь крупных валунов (тот единственный, за которым он недавно лежал сам, Антон обошёл кругом, чуть ли не обнюхал), и кусты вдоль берега не так высоки, лошадей не спрячешь... Он несмело подошёл к воде: ни одного следа, ни конского, ни человеческого (опять же неудивительно: камни не хранят следов). Лишь котелок лежал на боку, там, где его оставили, — единственный свидетель... Да ведь не скажет ничего. Антон поднял его, тоже понюхал, как тот монгол, с белым хвостом на шлеме. Хмыкнул про себя (мысли были сплошь невесёлые, связанные с собственным душевным здоровьем), зачерпнул воды и медленно побрёл в сторону лагеря.

Возле костра сидел Казбек, подложив под зад хозяйственную дощечку. Лицо его несло на себе печать мудрости и лёгкой грусти, как у старого даоса. Впечатление усиливала некая заунывная песня без слов, практически на одной длинной ноте, которую он старательно, не пропуская ни одного куплета, напевал под нос. Узрев Антона, он кивнул на котелок и с флегматичным интересом спросил:

— Водичка-то, поди, с Волги?

— Почему? — наивно удивился тот.

— Бегал далеко, однако. Полтора часа прошло. И руку вон умудрился поранить. Попроси Динару, пусть смажет тебе бактерицидной.

— Она здесь?

— Динка? В палатке. Светка спать завалилась, умаялась за день рюкзачок с косметичкой таскать. А Паша покакать пошёл — от переживаний.

— Ты бы не отпускал его далеко, — нервно заметил Антон. — Мало ли кто шляется по окрестностям... А по поводу чего переживания-то?

Казбек назидательно поднял указательный палец и лаконично, но со значением ответил:

— Любовь!

— Понятно, — кивнул Антон. — Лампа стояла на столе, но Света не давала.