Про что щебетала ласточка Проба "Б" (СИ)

-- Такъ отпустите ихъ; Селльенъ лежитъ въ гостинниц Фюрстенъгофъ, мы только-что перевязали его; онъ все еще безъ памяти; Лаутербахъ сомнвается, чтобъ онъ остался живъ. Мн кажется, будетъ лучше, если я самъ принесу имъ это извстіе. Ты тутъ, Брандовъ!

-- Я жду васъ здсь уже около двухъ часовъ, сказалъ онъ.-- Но какъ это могло случиться? бдный Готтгольдъ и этотъ добрый Селльенъ! Ты конечно останешься здсь и вы также, господинъ Вольнофъ?

Не дожидаясь отвта, Брандовъ бросился въ дверь и исчезъ во мрак.

Вольнофъ сверкнулъ вслдъ ему глазами; но удержалъ слово, дрожавшее, повидимому, у него на губахъ.

-- А вы сами, любезный Готтгольдъ? сказалъ онъ.

-- Я-то дешево отдлался, сказалъ Готтгольдъ.-- Но что-то будемъ теперь? Какъ мы скажемъ объ этомъ дамамъ?

-- Мн хотлось бы сперва посмотрть на него. Он знаютъ, что я отправился встрчать васъ и не замтятъ, что меня нтъ.

-- Такъ пойдемъ-те!

Друзья вышли. Вольнофъ подалъ Готтгольду руку.-- Обопритесь объ меня, сказалъ онъ,-- покрпче, и молчите!

-- Еще одно. Десять тысячь, что были при Селльен, потеряны. Мы замтили это тогда только, когда разрзали на немъ сюртукъ.

-- Какъ они могли потеряться, если вамъ пришлось разрзать на немъ сюртукъ?

Готтгольдъ не отвчалъ; онъ едва не упалъ разъ въ обморокъ дорогою и теперь опять почувствовалъ головокруженіе; ему дйствительно нужно было какъ можно крпче опереться на руку Вольнофа.

Не безъ труда достигли они гостинницы, гд все было въ величайшемъ волненіи; но Брандова они уже не застали. Онъ по словамъ хозяина, какъ только узналъ о потер денегъ, то сію минуту веллъ осдлать лошадь и ускакалъ, даже не взглянувъ на ассесора. Онъ говорилъ, что тутъ онъ не принесетъ никакой пользы, а деньги безъ него едва ли найдутся.

-- Да и при немъ, пожалуй тоже, пробормоталъ Вольнофъ.

Ассесоръ былъ все въ томъ же положеніи.-- Если онъ не опомнится въ скоромъ времени, у насъ нтъ никакой надежды снасти его, сказалъ докторъ Лаутербахъ.

Скоро у доктора Лаутербаха оказалось двое паціентовъ. Готтгольдъ упалъ въ обморокъ на постель Селльена.

-- Я это предсказывалъ, сказалъ докторъ.-- Это чудо, что онъ такъ долго выдержалъ. Дйствительно, это ужасный случай.

-- Если только это случай, пробормоталъ Вольнофъ.

XXIII.

Для господина Вольнофа и его жены наступили безпокойные дни и ночи. Не смотря на тяжелыя раны ассесора, его все-таки можно было перенести въ домъ Вольнофа, гд конечно ему было удобне во всхъ отношеніяхъ,-- тогда какъ Готтгольдъ, котораго, сравнительно съ нимъ и раненымъ-то почти было нельзя назвать, долженъ былъ остаться въ гостинниц. Онъ лежалъ въ горячк, даже цлыми часами въ безпамятств, въ сильномъ бреду; докторъ Лаутербахъ подозрительно качалъ головою и говорилъ о сотрясеніи мозга, въ чемъ нтъ ничего невозможнаго, и о внутреннемъ поврежденіи, въ чемъ очень много вроятнаго. Господинъ Вольнофъ былъ сильно озабоченъ, и все свободное время, какое только у него было, проводилъ у постели больнаго.

-- Болзнь ассесора въ сущности очень проста, говорилъ господинъ Вольнофъ;-- онъ сломалъ себ лвое бедро и вывернулъ правую руку; рука успшно вправлена, а нога лежитъ въ превосходномъ гипсовомъ станк -- за ассесора я не боюсь: его поставите на ноги и вы, женщины. Съ Готтгольдомъ другое дло; мы все еще не знаемъ, чмъ это кончится,-- тутъ я необходимъ.

Оттилія полагала, что онъ будетъ всегда считать себя необходимымъ тамъ, гд будетъ Готтгольдъ; впрочемъ, она ровно ничего не имла противъ этого, она сама вполн раздляла его; Готтгольдъ былъ для нея все равно, что родной сынъ.

Господинъ Вольнофъ принялъ съ улыбкою это странное признаніе; и та же самая меланхолическая улыбка играла раза два на его серіозномъ лиц, въ то время какъ онъ, сидя у постели больнаго, отводилъ у него съ горячаго лба мягкіе, кудрявые волосы и сравнивалъ это прекрасное, то блдное, то раскраснвшееся лицо съ другимъ лицомъ, которое казалось ему когда-то идеаломъ всего прекраснаго и неизгладимо напечатллось въ его сердц.

И много странныхъ думъ пробуждали въ немъ эти воспоминанія, когда онъ сидлъ такимъ образомъ въ долгіе, тихіе часы; думы эти согрвали его сердце, но онъ гналъ ихъ отъ себя, потому-что они потрясали ту твердую почву, гд онъ поставилъ себя и свой домъ и гд онъ долженъ бытъ крпко держаться, если не хотлъ, чтобы и онъ самъ, и все что было ему вврено, разлетлось какъ прахъ по втру. Нтъ, нтъ! Не только Богу подобало ршить, что сдланное имъ дло -- дло хорошее, но и человкъ долженъ имть право говорить такъ о своемъ созданіи, долженъ имть возможность сказать это, если желаетъ сохранить силы и мужество, необходимыя для того, чтобъ сберечь сдланное. Онъ избралъ свою часть; лучшая она или худшая? все равно! онъ избралъ -- ее и конецъ. Не лучшія -- худшія натуры т, которыя все еще думаютъ придти къ какому нибудь ршенію, когда все уже давно ршено.