Про Иону

Гриша ему разъясняет, что дом продан, возвращаться некуда. Арон гнет свою линию, что надо деньги за дом вернуть покупателю, объяснить ситуацию и не делать никакой проблемы на голом месте. Причем рвется сам ехать в Остер и улаживать. Лия подпевает, особенно напирает на мое к ним негативное отношение.

Гриша, конечно, понимает, что упреки в мой адрес беспочвенные. Но тем не менее.

В общем, не уследили мы за Ароном. Поехал он вместе с Лией в Остер. Хорошо, хоть записку оставили.

Вернулись. Белые, как смерть. Лия хватается за голову. Арон молчит, машет руками на нас с Гришей:

– Вы гады, а не дети! Вы за нашей спиной по доверенности продали дом Тыщенке. Он нас выгнал. Он теперь сам в этом доме живет, а свой отцовский детям оставил. Ему хорошо. А нам что делать? Если б не Тыщенке, я б договорился, а с ним и говорить не намерен. Лучше на улице сдохну.

Гриша ему:

– Вы соображайте, папа, как следует. Тыщенко – не Тыщенко. Кто ж из купленного по закону дома будет вам в угоду выселяться? И если хотите знать, денег за дом нету. Мы на ремонт одалживали, а домовые деньги потом заплатили. И Женя, между прочим, чтоб за вами ходить, на полставки перешла. Это тоже из семейного бюджета вычтите. Так что сидите и не дергайтесь. Вам тут тепло, вам тут внимание, а вы перед людьми позорите нас.

Арон свое:

– Отдай, сколько осталось. Хоть на сарайчик хватит? Лишь бы в Остре.

Гриша свое:

– И как в сарайчике? Зимой? Под снегом? У вас здоровья с мамой нет такие фокусы выделывать. Живите тут и не портите нервы окружающим.

Скандал.

Я Грише говорю, что у Арона начинается старческий склероз, а Лия никогда и не находилась в своем уме, так что надо за ними смотреть, чтоб они сами себе не навредили.

А как смотреть? Уходить с работы и стать привязанной?

Старики притихли. Но оказалось, перед бурей.

В один день прихожу домой – их нет. Побегала по двору, поспрашивала соседей. Ничего.

На следующее утро звонят – Тыщенко из Остра.

– От это ж узнав ваш номер по справочной. Бегом приежжайте за своими старыми. Я их у сэбэ пока держу, исты дав. Но довго не вытэрплю. Якшо до вечора вас нэ будэ – пускай их милиция бэрэ.

Гриша договорился, взял грузовик у себя на базе, поехали.

Приехали ночью. Арон и Лия спят как ни в чем не бывало.

Тыщенко с женой смотрят на нас волком:

– Слидкувать трэба за нэнормальнымы. Являються, як до сэбэ. Я тут и крышу перекрыв, и забор поминяв, и ще.

Я им свою с жинкою кровать уступив. Поспалы трошки – теперь будить, и забырайте. И учтить, ще раз повторыться концерт – напишу заяву в милицию.

Стали будить – Арон со сна никак понять не может, что делается. Лия кричит, чтоб их бросили в покое. Гриша цацкаться перестал, такой разозленный был, одного за другим стащил с постели и громко так, строго говорит:

– Папа и мама, сейчас придет милиция, и вас заберут в тюрьму. И меня вместе с вами. Если мы сейчас же не уедем, плохо будет. Надо будет платить огромный штраф. Тогда никаких денег от дома не останется. А если мы сейчас поедем, мы всё спокойно между собой обсудим и решим.

Кое-как затолкали Арона и Лию в кабину, я – в кузов. Хоть ночь, а поехали.

Дома Арон, как ни в чем не бывало, спрашивает у Гриши:

– Ты знаешь, сыночек, что отец Тыщенки тайком ходил к Еве и она от него была беременная?

– Не знаю. И что?

– А то, что у Евы родился ребенок и Тыщенко его забрал себе по договоренности с Евой. Еще до того, как на другой женился. И в Остре знали. А когда немцы пришли, у Тыщенки уже двое было – Евин и от жены. Он Евиного под печкой прятал, как еврея, а Ева по Остру бегала не в себе, и он боялся, что она своего ребенка прибежит забирать. Так Тыщенко сначала ребенка в лес отвел и в сторожке приказал ему сидеть тихо, а потом Еву убил, чтоб она ребенка не выдала. Она ж бегала и кричала: «Соломон вернется». Она ребенка Соломоном назвала – от себя. А Тыщенко его Семеном записал.

– И где теперь Семен?

– Никто не знает. Сергей Тыщенко после того, как Еву застрелил, пошел за хлопчиком – а в сторожке пусто. Рвал на себе волосы, вешался. Водой отливали. А хлопчик пропал.

– И что?

– Я тебе рассказываю, как было.

– Почему раньше не рассказали?

– Ты про то, что его батько Еву застрелил, знал?

– Ну, знал. А про сына Евиного не знал.

– А если б прознал, хату продал бы?

– Продал. Какая разница? Столько лет прошло. А вы почему молчали про Евиного пацана?

– Молчал, потому что тогда при желании можно было б старшего Тыщенку оправдать перед совестью по большому счету. А ему оправдания не может быть. Я сейчас тебе рассказываю, чтоб уничтожить между нами последнюю тайну. Чтоб нас ничего не связывало. Ты мне не сын после этого. И деньги мне не нужны. У нас с матерью пенсия, слава Богу, есть от государства. Прокормимся. Объявляем официально. Вы в нашу комнату не заходите. Мы посторонние. Моисей евреев сорок лет по пустыне водил, потому что жизнь прожить – не поле перейти. Я тебе как отец говорю, подумай.

Эхо, значит, прошедшей войны.