Про Иону

Дорогие мои! Кровь моя! Я остался один. Моя любовь к вам – единственное, что осталось у нас неразорванным и целым. Когда тряслась и трескалась земля под нашей судьбой, я был в Ереване и ничем не мог вам помочь. Я учился на строителя, но бросил учебу, потому что понял: вас мне уже не спасти. Я скитаюсь по свету, и мне надо успокоиться, тогда и вы будете спокойны. И сегодня я прощаюсь с вами на земле, которая перед вами ничем не виновата. Но и та земля, наша земля, которая была к вам так немилосердна, тоже ни в чем не виновата. Дома построили на песке, цемент разворовали люди!

Я хочу словами смирить мою боль и скрепить ими края пропасти, которая вас проглотила. И все будет хорошо. Кроме того, что вас уже нет рядом.

Покойтесь с миром, родные и незабвенные Варткес и Вегануш, Анаит и Акоп, Мирьям и Гамлет, Паруйр, Айрик, Манук.

Вагрич гасил свечи: каждую – отдельно – пальцами.

Клару захлестнула боль, все нутро нестерпимо пекло. Ее скрутило, и она еле сделала шаг, еще шаг до кровати.

И потеряла сознание.

Когда очнулась, не сразу сообразила, в чем дело. Она лежала на полу, у самых ее глаз оказалась ножка кровати и то место, где ножка стоит на полу. Клара схватилась рукой за ножку, потому что больше не за что.

Услышала голос Вагрича:

– Очнулась? Наверное, зацепилась за что-то, упала.

Я под голову посмотрел – крови нет. Но на всякий случай не трогал тебя. Встать можешь? Или лучше не вставай.

Я врача вызову. Может быть сотрясение. Тут быстро приезжают.

Клара секунду прислушалась к себе и поняла, что боль отступила вдаль.

– Не надо никого. У меня желудок больной, обычный приступ.

Клара никак не отпускала ножку кровати, и Вагрич оторвал ее руку с усилием, чтобы помочь перебраться на постель.

Клара лежала тихо, прислушиваясь к внутренностям. Вагрич – рядом.

– Ты, когда падала, повалила свечи, я их обратно поставил. Смотри, как красиво. Белые, с черным нагаром.

Клара посмотрела на тумбочку и на свечи общим взглядом.

Вагрич гладил Клару по голове, по плечам, что-то говорил по-армянски. Вероятно, объяснял, как ему важно сейчас быть с женщиной. Клара не противилась. Когда семя Вагрича исторглось в нее, боль ушла окончательно, внутри стало совсем тихо, ничего нигде не жгло.

Вагрич торопливо оделся.

Сложил огарки в холщовую торбочку. Объяснил, что спешит в церковь святого Саркиса, там хочет поставить их, чтобы дать им догореть до конца в армянском песке из Эчмиадзина.

Клара обрадовалась, что Вагрич забирает свечи с собой.

– Завтра приду пораньше. Отдыхай.

Клара не ответила.

Ночью ее рвало желчью и слизью. Сил не осталось совсем. Клара провалилась в забытье.

Проснулась на рассвете от голода. Вспомнила, что в ванной пакет с продуктами. Но он оказался весь забрызган нечистотой, которая из нее вышла ночью, и, хоть она понимала, что внутри пакета чисто, есть расхотелось.

Лежала на кровати без мыслей, с твердым решением Вагрича не пускать.

В дверь постучали в семь часов утра. Клара сжалась под одеялом. Стук продолжался. Громче, громче. Клара услышала голос Вагрича:

– Клара! Клара! Открой!

Постучит и уйдет, успокаивала она себя. Но Вагрич не уходил, колотил в дверь.

Потом послышались удаляющиеся шаги.

Через несколько минут зазвонил телефон. Звонил и звонил. Звонок был как сирена. Клара укрылась с головой, но так оказалось еще хуже, потому что она не видела телефона и ей казалось, что звук идет из нее самой.

Опять стало тихо.

Она встала, побрела в ванную. Открыла холодный кран на полную мощность, но вода еле текла. Плеснула в лицо водой, снова прилегла.

За дверью спорили уже двое. Вагрича она, конечно, узнала. Второй говорил тише – успокаивал Вагрича.

Щелкнула карточка-отмычка – дверь распахнулась.

В проеме стояли Вагрич и служащий гостиницы. Служащий развел руками и, качая головой, стал выговаривать Вагричу. Подошел к кровати, пристально посмотрел Кларе в глаза и спросил:

– Гут?

– Гут, – ответила Клара и натужно улыбнулась. Служащий тронул за плечо Вагрича и вышел.

– Я сказал ему, что тебе плохо было еще вчера. Тебе нужна помощь. Кларочка, почему ты не открывала? Не слышала? Да?

– Ты оставишь меня в покое? – Клара с неожиданной силой толкнула склонившегося над ней Вагрича. – Что тебе от меня надо? Тебя здесь видели, ты мне ничего не сделаешь! Убирайся!

Вагрич сокрушенно пробормотал:

– Ты заболела. Это я, Вагрич. Ты меня не узнаешь?

– Да узнаю я! Ты псих. Уходи.

Вагрич присел на край постели.

– Куйрик-джан[23], ты плакала? У тебя лицо мокрое, и волосы. Я так хорошо плакал ночь до утра. Что я тебе сделал? Ты мне теперь родная. Я не псих. Честное слово! Я сейчас уйду, если хочешь. Ты злишься на меня, что я не говорю тебе про любовь? Да? Поэтому?

Кларе вдруг стало смешно. Она засмеялась. Сначала тактично, вполголоса, а затем громко захохотала.

– Нет, Вагрич, ты псих. Я не плакала. Я от унитаза не отходила. После всего, что ты тут устроил, ты псих.