Про Кешу, рядового Князя

Встряски оказывается достаточно, чтобы целый час Кеша стоял у тумбочки гвоздем. Кеше кажется, что хитрый Тур стоит за дверью и смотрит на него сквозь доски. В том, что он умеет видеть сквозь доски, Кеша не сомневается. Но когда колени снова начинают подгибаться каждые пять секунд, затуманенный мозг Князя теряет всякую осторожность. Старшина уже не кажется таким коварным.

Теперь гипнотическим свойством стала обладать табуретка. Она уговаривает Кешу присесть на пять минут, не больше, чтобы только ноги отдохнули.

Нет и нет! Кешу не проведешь! Он сядет не на пять минут, а всего на минутку. А чтобы ничего такого не случилось, он поставит ноги на высокие перекладины. Пусть тело будет скрюченным. Заснуть в таком положении все равно что маршировать, лежа на спине.

С этими мыслями скрюченный Князь благополучно погружается в зыбкий полусон.

35.

Съев холодную яичницу и запив ее чуть теплым чаем, Тур укладывается в постель. Жена привычно спрашивает спросонок:

– Устал, Ваня?

– Ничего, – привычно отвечает старшина.

Он устраивается поудобнее и с унынием в сердце начинает уговаривать себя заснуть, хотя прекрасно знает, что бессонница отступит только к трем часам ночи. До этого времени хоть лежи, хоть под луной гуляй – без разницы. С каждым годом бессонница отвоевывает себе по десять минут. А когда какой-нибудь шкет, вроде Киселева, взвинтит нервы, то бессонница отлипнет разве что к четырем утра.

Старшина завидует всем, кто хорошо спит. Завидует жене, завидует суркам и даже Киселеву.

«Больно я жалостливый стал, – раздраженно думает старшина. – Очень меня легко теперь разжалобить. Спал ведь, каналья! Болтался на вешалке и дрых! Надо было его тут же снять с дневальства и отправить куда следует. Конечно, устал на полетах. Тут мой недогляд, надо было другого поставить на дневальство. Но теперь что ж... Кто его знает, может, он опять висит себе. Если он, подлец, снова надел шинель и хоть на шаг подошел к вешалке, я ему такую баню с березовым веничком устрою, что долго помнить будет!»

Сам того не ожидая. Тур встает с постели и начинает одеваться. «Все равно до трех часов куковать», – решает он.

– Устал, Ваня? – спросонок спрашивает жена.

– Ничего. Спи себе.

Как могут люди так много спать? Лежат – спят, сидят – спят, висят – тоже спят. Спят каждую ночь да еще день прихватывают.

Если дверь, когда ее затворяют, скрипит, то ее можно оставить открытой. Тур так и делает.

Вот он, голубчик! Теперь Тур видит его невооруженным глазом. Сел на табурет, подтянул колени к самому носу и кемарит. Бе-зо-бразие! Взять за ухо и поставить на ноги!

Тур решительно направляется к насесту Князя, и тот просыпается. Встрепенувшись, он с грохотом падает перед старшиной на колени. От неожиданности Тур отступает на шаг.

– Что за шутки, Киселев! Встаньте сейчас же! – растерянно говорит старшина.

Дожил до седых волос, но такого срама еще не было, чтобы перед ним вот так, на коленях...

А Князю не до шуток – у него затекли ноги, отнялись напрочь, пошевелиться нельзя. Вид у Кеши такой жалкий, а улыбка на губах до того глупая, что старшина кидается поднимать его.

– Ой, не надо! – стонет дневальный, потому что в его ноги тут же впиваются тысячи иголок.

До Тура, наконец, доходит, что приключилось с Кешиными конечностями. Он едва сдерживается, чтобы не расхохотаться над идиотским положением дневального. Но хохотать нельзя, потому что в сущности это форменное бе-зо-бразие! И старшина хмурит заросли бровей.

Сержант Шевцов, кровать которого стоит с краю, сонно поднимает голову над подушкой и тут же снова погружается в праведный сон. Должно быть, картина, которую он увидел, прекрасно вписывается в его сновидения. Возможно, дальше Шевцову снится, что Кеша целует прах Туровых сапог и клянется стать отличником боевой и политической подготовки. Сержант довольно улыбается во сне: все-таки подействовали воспитательные меры.

Наконец в Кешиных ногах восстанавливается кровообращение, и он осторожно встает с пола.

– Это что за отношение к службе? – строго спрашивает Тур, и голос его чуть заметно подрагивает, готовый сорваться на смешливые нотки. – До каких пор это будет продолжаться?

– Виноват, товарищ старшина, – бормочет Кеша, одергивая гимнастерку.

Ему стыдно своего позорного положения, но и он чудом удерживается от смеха.

Почему старшина не всыпал Кеше березовой каши, навсегда останется загадкой. Есть соображение, что Князя спасло его невольное раболепие. А еще старшина боялся захохотать. Он еле успел вынести свой смех из казармы и потом сыпал им по дороге домой, повторяя:

– Ох, дети, дети! Нет, пусть-ка им займется Марфутин со своими комсомольцами, пусть-ка они ему...

36.

С дневальства Кешу, стало быть, не сняли, и на следующий день полеты проходят без его участия. Князь с завистью смотрит на ребят, возвращающихся с аэродрома. Сколько у них впечатлений от первого самостоятельного обслуживания полетов!

– Парни, «Боевой листок» про Калинкина повесили! – заглядывает кто-то в курилку.

На небольшом листе ватмана выведено: