Про Кешу, рядового Князя

«...Представляю, с каким самозабвением ты врал! Даже не вспомнил, что мой отец военный, и я представляю себе солдатскую службу. Когда я показала отцу твое сочинение на вольную тему, он чуть со смеху не умер. Думаешь, я не догадываюсь, на каком ты счету у своего начальства? Ну, ладно, я не собираюсь тебя перевоспитывать. Что касается меня, то я живу нормально, чего и тебе желаю. Больше мне не пиши, не теряй времени. Все. Галя».

На пороге появляется Калинкин. Взглянув на злое Кешино лицо, он говорит:

– Князь, неужели полный отлуп?

– Что ты понимаешь в этом деле? – психует Кеша. – И вообще, чего ты ко мне привязался? Ты же клялся, что больше не подойдешь ко мне!

– Ничего, она тебе еще вправит мозги, – посмеивается Калинкин, не обращая внимания на злые Кешины слова.

– Да если хочешь знать, я ей случайно написал, ради хохмы! – кипятится Кеша.

– Заливай! Видели мы таких зайцев.

– Да?! – не на шутку заводится Князь. – А ты это видал?

Он быстро достает из нагрудного кармана Галкину фотографию и рвет ее на клочки.

– Ты что, с ума сошел? – кричит Калинкин. – Вот ненормальный! Хоть бы посмотреть дал.

– На, смотри! – Кеша ловко сует обрывки фотокарточки Калинкину за пазуху и уходит.

– Кеша, я ж не хотел, – оправдывается вдогонку Калинкин.

Он достает из-за пазухи обрывки и разглядывает самый крупный. На нем – глаз, половина носа и край локона. Заинтересовавшись, Калинкин составляет на скамейке клочки.

– Ненормальный, – ворчит он. – Такую красотку в расход пустил...

Кеша не чувствует никакого раскаяния. Зачем ему сержанты в юбках? С него хватит и одного. Другое дело – Женя. У нее папочка тоже военный, но сама она в сержанты не собирается. Уж она не станет строить из себя черт знает что в золоченой рамке.

Кешины мысли полностью переключаются на Женю, а Галка словно бы остается на другом берегу, куда Кеша больше не поплывет. Одна беда: Женя, наверно, и не вспоминает о каком-то там князе Иннокентии. Увидеться бы с ней. Он уже не будет олухом царя небесного, он знает теперь, о чем с ней говорить.

«А если ей написать? – осеняет Кешу. – На школу. Это мысль! Без трепа, конечно, написать, тут же совсем другой случай...»

Кеша идет в Ленинскую комнату, садится за стол и начинает царапать письмо. Но нужные слова никак не хотят выползать из головы. До чего же трудно выкладывать на бумагу то, что гнездится у тебя в душе!.. Начало никак не выходит. Кеша комкает лист за листом и рассовывает их по карманам – боится забыть на потеху ребятам.

Наконец Кеше удается выразить свои чувства более-менее сносно. Поставив точку, он только тут замечает, что в другом углу сидит Калинкин и тоже катает письмо.

– Я же говорил, что напишешь ей, заяц, – ехидно замечает Калинкин. – Все вы такие.

– Да не ей написал, балда! Другой.

– Ничего себе, Дон Жуан! Одну в расход пустил, второй письма шлет, а в поселке школьницу про запас держит. Надо тебя еще раз на собрание выволочь – за сердцеедство.

– Выволакивай, – самодовольно отвечает Князь, заклеивая конверт. Ему не хочется разочаровывать Калинкина, пусть думает, как ему нравится. – Сходим на почту?

– У нас есть куда письма опускать.

– Парни говорят, из нашего ящика стали редко вынимать. У старшины отпросимся и смотаемся. Рядом ведь.

– Ладно, только сам будешь отпрашиваться.

51.

Кеша стучится в двери каптерки.

– Войдите!

Кеша знает, чем пронять папу Тура. Он переступает порог и так звонко щелкает каблуками сапог, что аж пяткам становится больно. Тур до страсти любит этот звук. Лихо взяв под козырек, Кеша отчеканивает:

– Товарищ старшина, разрешите обратиться!

Калинкин, который маячит в дверях каптерки, качает головой: вот это выправка! Откуда что и взялось. Кешина выправка и старшине по душе. Он даже сам невольно становится во фрунт.

– Обращайтесь!

Тут Кеша делает вид, что ему совестно своей просьбы. Он даже косится на дверь – не уйти ли, дескать.

– Ну-ну, в чем дело, Киселев?

– Понимаете, товарищ старшина, письмо матери написал и целую неделю в кармане носил.

– Что, опустить забыли?

Князь делает вид, что ему невозможно хочется провалиться сквозь пол каптерки.

– Нехорошо получается, – корит Тур. – Мать одна, ее нельзя забывать. Она у вас немолодая, наверно?

– Немолодая. Болеет.

– Ну вот! Ох, дети, дети... Так что же от меня нужно?

– Товарищ старшина, чтобы скорее дошло, нужно на почту отнести. Можно, мы с Калинкиным смотаемся?

– А что, Калинкин тоже забыл опустить письмо?

– Да вот, вместе писали и вместе до сих пор носим.

– Еще один примерный сынок! Не стыдно вам обоим?

Калинкину остается только хлопать глазами. Не трепач ли этот Князь? Съездить бы ему по шее, чтоб не клеветал на порядочных людей...

– Ну, что ж с вами делать, – разрешает Тур. – Только чтоб одна нога здесь, другая там, ясно?

– Так точно!

Почта недалеко – от казармы видна. Она возглавляет улицу офицерских домов.

– Когда ты дурака перестанешь валять? – злится Калинкин. – Кто тебя просил за меня врать?

– Ты сам не умеешь, я и решил тебе удружить.

– Спасибо, удружил. Не понимаю, зачем я с тобой все время связываюсь? От тебя, кроме вреда, ничего не бывает.