– Я уже сейчас заметил, что Верпа любит, когда ее гладят против шерсти. Коллега Рпанг не внял моим советам и растерял собственное Трево.
Да, я тоже ценил Рпанга, поэтому мне и хочется закончить свое скромное предисловие, наряду с приветствием герою-охотнику Хвостенко и его техническим сотрудникам, скорбными словами, обращенными к трагической фигуре Рпанга:
Спи спокойно, дорогой друг. Твои Трева соберут другие. Получится изрядный монумент. Действительно нерукотворный. Я верю, что всем звездам на небе есть место. И тот скромный свет, который долетал к нам от Тебя, не затеряется среди более ярких созвездий.
Леонид Чачко
Хвост приехал из Питера (он тогда как раз «мотался меж двумя столицами»), и кто-то из друзей (может быть, Миша Деза?) привел его ко мне на предмет переночевать. Мы как-то сразу сдружились, и он в дальнейшем, приезжая в Москву, частенько у меня останавливался. Я, в свою очередь, приезжая в Питер, останавливался у него, на Греческом. Комната Хвоста удивительно напоминала мою московскую, только стены были увешаны его собственными работами (он тогда писал картины вполне фигуративные, в импрессионистической манере, которые мне очень нравились). Позднее он перешел к сюрреализму, резкой и суровой графике. Однажды у меня в комнате «зависли» на несколько дней Хвост и Володя Пятницкий и предложили мне, в благодарность за гостеприимство, расписать одну из стен комнаты. Я, честно говоря, побоялся жить под сенью такой живописи (кто знает манеру Пятницкого, тот меня поймёт), но порой ругаю себя за трусость – думаю, это было бы великое произведение!
В Москве по вечерам у меня собирались друзья, пели песни под гитару, слушали пластинки, читали стихи. Хвост сразу стал своим в этом обществе. Здесь же он познакомился с моей приятельницей – молоденькой Алисой Тилле, с которой они вскоре и поженились. На регистрацию брака в ЗАГС на Сухаревской ввалилась буйная толпа хиппи и порушила чинный порядок заведения. Хвост был в довольно рваных джинсах, и шокированная чиновница наотрез отказалась регистрировать брак при таком нарушении приличий. Пришлось кому-то из гостей подходящего размера одолжить жениху свои брюки.
Вскоре после этого Хвост окончательно переехал в Москву, удачно обменяв свою питерскую комнату на комнату в Мерзляковском переулке, и уже у них с Алисой стали собираться толпы артистической молодёжи. У Хвоста всегда можно было послушать хорошую пластинку, почитать что-то ещё не читанное (в том числе самиздат), полистать альбом. При том, что денег у нас у всех было не густо, Алёша, благодаря своему вкусу, обаянию и успеху у продавщиц букинистических магазинов, всегда доставал какие-то новинки и редкости.
О публикации стихов Хвоста в СССР речи, разумеется, быть не могло, но Алёша, человек очень музыкальный, быстро и легко освоил гитару и исполнял в кругу друзей свои стихи под гитару, на собственную, классическую или народную музыку в своей обработке.
Хвост не был диссидентом в обычном значении этого слова, но он был свободным человеком и всем своим существованием непрерывно входил в противоречие с «Софьей Власьевной». Поэтому ему при каждом случае столкновения с ней давалось понять, что лучше бы ему уехать на Запад, а то как бы ему не отправиться «на Восток». Так что, в конце концов, нашелся какой-то еврейский предок – кажется, дедушка (а у кого их нет), и Хвост в 77 году уехал, «по Вене», как тогда говорили.
Я провожал его в Шереметьево. Было много народу, Хвост уезжал с гитарой и легкой сумкой, мы крепко выпили, пели вполголоса песни. Следующий раз я увиделся с ним уже в 90 году в Париже, куда попал на стажировку, бывал чуть не каждый день у него в мастерской, в «сквоте» (это было нетрудно и не опасно – наступили новые времена). Жизнь Хвоста в тот период удивительно напоминала его московскую – друзья, гитара, живопись. Он показывал мне свой Париж…
Вот несколько эпизодов из молодой нашей жизни, когда мы с Хвостом летом подрабатывали пляжными фотографами в Крыму.
Странно! Почти у каждого из отдыхающих был свой фотоаппарат, качество наших снимков было очень средненькое, ракурсы вполне стандартные, но поток желающих сняться у нас на пляже не оскудевал. Правда, деньги мы брали вполне божеские – три рубля за кадр, с тремя отпечатками 10x14, оплата по получении. За день набегало по полторы – две плёнки на брата, то есть примерно по сто пятьдесят – двести рублей. Моя инженерская месячная зарплата.