Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

А он молчал. А сейчас они просто сидели и молчали. И зажгутся звезды. И, наверное, красный командарм поверит в Бога. Потому что Павлик сидит вот рядом – а завтра его ведь может и не стать. И тебя может не стать. И что же тогда – эта жизнь?.. Без Бога – ни до порога. И это не Государь, не богатые и не бедные, не красные и не белые – вся печаль. Это просто земля – преддверие ада. Не одни беды, так другие. Там хорошо, где нас нет. Это просто земля, которую надо победить огнем и мечом – свое сердце и страсти. А остальное – по обстоятельствам. «Кесарево кесарю, а Божие Богу…» (Мк.12:17)

Пустое набитое чучело, этот коммунизм, подумал вдруг Василек. Разве за коммуну пошел он воевать в эту Красную Армию? За землю, за свой завод, за то, чтобы жилось лучше. Но Манифест Коммунистической Партии нагло врет. Не крестьянам – земля, и не рабочим – заводы. Государству. За что боролись, к тому и пришли. Не новый мир построили, а это убийственное государство, как оказалось. Он-то должен был понять. Читал ведь всю эту философскую муть. Коммунизм – это идея. Мания величия и идея господства. А люди – просто расходный материал. «Да», – усмехнулся Василек. Читал, но не задумывался. А ведь правда. Загнать всех в светлое будущее – и чтобы не рыпались: «Что есть истина?». Потому что зачем тогда истина, если главное – это достойная жизнь и. Он не удивился своим новым мыслям. От Петрограда и до Владивостока. Когда-то это должно было случиться. Последняя капля. Последняя слезинка.

Павел не понял сразу, но это была все-таки правда. Василек отпустил пограничный бот и вместе с ним спрыгнул на причал Посьета. Постоял. И наконец повернулся.

– Пошли, Павлик.

Границу они перешли вдвоем.

– А твой коммунизм? – все-таки посмотрел и спросил Павел. Братья? Они снова братья, а не враги?

– Дураков нет, – уверенно заметил Василек. – Не коммунизм. Я теперь за тебя. А коммунизм мне надоел.

И правда надоел, подумал он. Какой коммунизм. Прав он все-таки оказался, Александр Сергеевич Пушкин в своей «Капитанской дочке». Забытой и, казалось бы, такой ведь безнадежно устаревшей книжке перед всеми новыми революционными веяниями: «Молодой человек! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». Но как в воду глядел Александр Сергеич. А что – глядел. Знал.

А то ведь правда. Какая классовая борьба. Классовая борьба – кто сказал, Маркс, Энгельс? Так они что, русские, что ли? Это у них там классовая борьба. А тут – Россия. Вот именно. «Вера, Царь и Народ». Погоны Павлуши. Как он сам. Тихий и молчаливый подвиг. «Иже есть без греха в вас, прежде [первый] верзи камень…» (Ин.8:7).

А всё плохо, так это не Государь и не установившийся государственный порядок – причина, догадается наконец прежний коммунист. Это – жадные, жестокие и немилосердные нравы. И никуда ты эти нравы не денешь. Никаким коммунизмом и общим благом. «Врачу, исцелися сам!» (Лк.4:23) Это только Святое Евангелие на эти нравы. Да начальник, который носит меч. Вот и вся беда. Это просто малое стадо – православные христианы. Да мало таких начальников и мечей: «Человек не должен становиться рабом своих страстей: раба перед самим собою и другие не могут уважать и слушаться. Только человек с громадной дисциплиной своего личного “Я” может требовать от других»[148]. А самим людям не надо: «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона» (Гал.5:22,23). Но людям нужен рай здесь и сейчас: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»[149] Рай любой ценой. А после нас – хоть потоп.

«Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи благослови!»

А. Блок.

Но он отвлекся, понял Василько.

– Ура, – коротко отозвался Павел. – Ура, Василек.

Наверное, это было слишком мало слов. Но слов было и не надо. Была серо-голубая сталь. И каряя глубь другого взгляда. Двух братьев. Двух однополчан. Одно сердце и одна душа. На миг, на вздох, навек:

И туда, где струится
Дым зари в небеса, —
Обожженные птицы,
Полетят паруса!

Забывайтесь, проклятья

Шире зарься, рассвет!
Мы погибнем как братья,
Королевский корвет[150].