Про Лизавету и михрялку Дусю

поняла, как сильно она, все это время, скучала по Дусе. Она и раньше понимала, что скучает. Но, когда учишься по-настоящему, по-серьезному, то, всяким отвлекающим мыслям, в голове места почти не остается. Все место занято учебой. А теперь, целую неделю, не занято. Отвели душу две болтушки. Говорили, говорили, говорили. Наговориться не могли. Кеша, который особой разговорчивостью не отличался, все это время находился возле них. И всегда с одним и тем же, удивленным выражением на его михрялочьем лице и с открытым от удивления ртом. Он был потрясен, как долго и много могут разговаривать Дуся с Лизаветой, и поэтому проникся к Дусе еще большим уважением.

Неделя каникул, это так мало! И пролетает эта неделя в один миг. В пятницу приехал папа. А раз приехал папа, значит каникулы заканчиваются – остается только два денечка. И хочешь – не хочешь, а надо решать: везти Кешу в Москву или оставлять в Вверх тормашкино. Подумали-подумали и решили, что ехать Кеше можно. Голова у него давно не болит. Чувствует он себя прекрасно. Причин не ехать, вроде бы, нет. Вот только Дуся, почему-то, не совсем уверена была, что все хорошо. А Дусе все привыкли верить. Было у нее какое-то предчувствие нехорошее. И как всегда, предчувствие ее не обмануло. В воскресенье, утром Кеша пожаловался на головную боль. А к обеду у него начался такой сильный приступ, какого не было уже очень давно. Дуся, конечно, бросилась его лечить. И ни о каком отъезде уже не могло быть и речи.

Так и уехала Лизавета в Москву без Дуси и Кеши. Конечно, расстроилась девочка и всю дорогу тихонько, чтобы не услышал папа, проплакала на заднем сиденье. Ну, а что сделаешь? Ничего. Главное теперь, чтобы Дуся Кешу долечила как следует. Чтобы у него голова навсегда прошла и никогда не болела.

Дуся, конечно, старалась. И к зимним каникулам Кеша, похоже, совсем выздоровел. Во всяком случае, головных болей у него давно уже не было. Дуся с Лизаветой уже придумывали как встретят Новый год, как познакомят Кешу с Дедом Морозом, как проведут каникулы. Вечерами маме и Бабушке стоило большого труда оттащить болтушек от телефона. И все было замечательно, пока не наступило двадцать девятое декабря. Тридцатого декабря папа должен был привезти Лизавету с мамой в Вверх тормашкино. А двадцать девятого мама позвонила и сказала, что у Лизаветы высокая температура и болит горло. Вот тебе, и Новый год! Вот тебе, и каникулы!

Проболела Лизавета все каникулы. Конечно, если бы рядом была Дуся, она бы живо вылечила бы подругу. Но, если бы, да ка бы, то во рту росли б грибы. Теперь оставалось ждать весенних каникул, а там, и до летних – рукой подать. Все это время Вовчик с Левчиком очень переживали за подружек. И чтобы хоть как-то облегчить им разлуку, они провели в дом интернет, а Дусе с Кешей на Новый год подарили недорогой ноутбук. Теперь, Лизавета могла часами болтать с Дусей по "скайпу". Но часами получалось, только когда Лизавета не училась, по выходным. Или когда болела. В общем, когда не ходила в школу. Зато, теперь они могли не только говорить, но и видеть друг-друга. А это, дорогого стоит.

Так уж вышло, что и весенние каникулы, как на зло, Лизавета проболела. Она, вообще, как-то ухитрялась болеть только в каникулы. Зато, во время учебы, она ни разу не болела. До конца учебного года оставалось два месяца. А там – лето. Уж, летом-то ей поболеть не удастся – Дуся с Кешей ее быстро поставят на ноги.

Трудно сказать, когда это началось, но к концу апреля стало заметно, что с Дусей

происходит что-то не ладное. Во первых, она стала подозрительно спокойной. Если раньше, ее пушистый хвост можно было увидеть, почти одновременно, сразу в разных частях дома, то теперь она стала не просто спокойной, но и, на удивление, медлительной. Даже Кеша на ее фоне смотрелся этаким шустриком. Во вторых, Дуся заметно поправилась. И в третьих, она стала капризной. То, чего за ней раньше никогда не водилось. Особенно от ее капризов страдал Кеша. Придиралась она к нему по всяким пустякам: и "не так посмотрел", и "не туда наступил", и "не так сказал", "подай то", "принеси это"… . Кеша, добрая душа, старался все ее капризы исполнять и не понимал, что это, его обожаемая Дуся, так на него взъелась. Но справедливости ради, надо сказать, что придиралась она не только к Кеше, но и ко всем, кто попадался ей на пути. Короче, Дусю было не узнать.

Первой заподозрила неладное бабушка Ильинична. Она стала приглядываться к Дусе. Сначала, удивлялась, потом, стала задумываться, а потом как-то, после очередного ее "выступления", она взяла михрялку на руки и унесла ее в Лизаветину комнату. Когда Кеша направился вслед за ними, она велела ему остаться на кухне, сказав, что ей с Дусей надо пошептаться. В комнате бабушка Ильинична положила Дусю на Лизаветину кровать и молча начала ее осматривать и ощупывать. Когда она закончила осмотр, Дуся, не проронившая до сих пор ни слова, робко спросила:

– Ну, что? Я скоро умру?

– Не думаю, – Ответила бабушка Ильинична.

– Что, не думаю? Не скоро или не умру.