Про папу. Антироман

– Мне нельзя пить. Мне нельзя курить. Я не могу думать. Я не могу не думать.

– Вернётся, – неуверенно подбодрил его я. – Не грусти.

Когда они ссорятся и Рома уходит, Паша временно повреждается в уме. Иногда он швыряется отвёртками и утверждает, что я разрушил его жизнь, потому что моё появление в квартире усложнило его отношения с Ромой. Иногда он падает на колени и просит его за что-нибудь простить – как правило, за что-то столь несущественное, что я сам не помню, о чём идёт речь. А бывает, что его, как сегодня, охватывает апатия. Он не знает, вернётся ли Рома, и каждый раз переживает его уход как Апокалипсис.

Однако мне пора на работу. В лифте и на первом этаже пахнет куриным помётом. Откуда в московском доме взялся этот запах – я не знаю. Но в том, что это куриный помёт, я уверен. В посёлке, где я родился, курятник был прямо возле дома. Там пахло именно так. Я даже почувствовал некое подобие застарелого детского страха, потому что в том курятнике жил бешеный петух, который вечно нападал на меня и гонял по всему двору. На секунду мне показалось, что сейчас он выскочит из-под лестницы, но ощущение тут же испарилось.

Когда я вышел из подъезда, снега не было, словно он шёл только в нашем отдельно взятом окне.

6

На дорогу уходит полтора часа, всё это время я сплю.

Но вот я пришёл.

Я здороваюсь, сажусь за свой компьютер и вижу на клавиатуре оставленное для меня заботливым диспетчером письмо. Оно пришло по обычной почте из Новосибирска и написано от руки.

Здравствуйте, уважаемое издательство. Мне 22 года, я занимаюсь поэзией. Пишу стихи в стиле философия, фантастика, но есть и романтического стиля. Романов, детективов не пишу, в основном поэзия. Очень хочется сотрудничать с Вашим издательством! С уважением к Вам.

И подпись – Марина.

Каждое слово выведено огромными, трогательными буквами, чтобы мне легче было прочитать.

Мёртвый ничего уже не может.
И ничего ему уж не поможет.
А кладбище хранит зловещий хлад могил…

Офисные пространства утром заволакивает невидимая пелена. Изредка выныривают голоса и головы.

– Ах, принтер мой, принтер, – причитают они, – принтер мой, принтер.

Потом их снова поглощает туман. Когда горели торфяники, он был видим.

– В Москве пройдёт аттракцион «летающий еврей», – недоуменно зачитывает новость один из голосов, и его подхватывает Хор взыскующих принтера:

– Он отказывается печатать.

– Он печатает всё, что угодно, кроме моих файлов.

В телефонной трубке кто-то кряхтит. Это переводчик Тагора. Ему много-много лет.

– Вы мало мне платите.

– Это стандартные расценки.

– Поймите, я – патриарх современной литературы. Вы должны платить мне больше.

– У нас все патриархи.

– Нет, вы не понимаете. Я – лауреат Сталинской премии. Я – поэт уровня Пастернака.

– Извините, я плохо слышу, что-то с телефоном. Алло? Алло?

Туман, и только слышен перестук клавиш.

– Серёжа, тебе техреды звонят.

– Алло?

– Готов ваш Джонни Депп, забирайте.

Джонни Депп – это Джон Донн. Рембо они называют… да, правильно, Рэмбо.

– Серёжа, где файл книги «Чёрный карлик»? – это Оля из договорного отдела. – Там наследники есть?

– Что ещё за наследники чёрного карлика?

– Тэффи «Чёрный карлик».

– Ааааа. Чёрный карлик… чёрный карлик…. Нет такой книги… Давай Нонне Сергевне позвоним. Алло? Алло?

Сергевны нет.

– Оля, не отвечает Сергевна, я посмотрел в системе, карлика нет, есть только Тэффи «Алмазная пыль».

– Наверное, название поменяли, небось, это и есть «Чёрный карлик».

Чёрный карлик превратился в пыль,
и над ним качается ковыль…
Чёрный карлик, ты куда пропал?
«Я алмазной, тяжкой пылью стал».

Оля, Оля, где твой договор,

где наследников нестройный хор?
Кто подпишет карлику билет
на тот свет?

Нет ответа. Подпись не стоит.

У Сергевны телефон молчит.
Чёрный карлик умер и воскрес.
Поднялся над ним алмазный крест.

Мы идём в столовую, я выпиваю компот. На дне стакана поблескивает осколок стекла.

Между тем, этот снег положительно преследует меня. Теперь он за окном редакции. Я уверен, что мы окружены знаками, но не знаем, как их толковать.

7