Про железнодорожные войска

После полученной серии банок кожа на седалище становится темно фиолетового цвета и несколько разбухает, что потом в течении недели препятствует сидению на этом месте.

Но это не есть высший пилотаж в отпускании банок. Так как табуретки стали делать слабыми, а зады у гусей укрупнились и упрочнились, вместо табуретки стали использовать… дверцу от солдатской тумбочки — кило пять весом из ДСП.

На третьей банке шкура на седалище просто лопается, иногда участками сантиметров по пять. А банок будет 6 или 12. Причем каждый дед может повторить. Более всего банок достается самым борзым и шустрым гусям.

Причем отпуск банок ведется не только вечером, но и весь день приказа, и кроме этих дней, есть еще профилактические — чтобы жизнь медом не казалась.

Как разновидность инструментов отпускания банки встречаются еще и большие тазики в бане по мокрому намыленному заду (а вы попробуйте!), и последние технические достижения, которые практиковались — посадка задом на вибростенд, на котором трясут пробы бетона — гусь, посаженный на вибростенд, не может с него слезть, с включеного, только сидит и воет. Седалище становится равномерного фиолетового цвета после 10–15 секунд проверки на вибростойкость.

После того, как все переведены, народ, насытившись, деды — картошкой с мясом, гуси — банками, засыпают. Все довольны — еще бы, на полгода меньше осталось!

В течении недели после приказа можно сразу узнать срок службы каждого по тому, как он лежит на кровати…

Картинка восьмая. "О Мамеде"

"За морем житье не худо, есть такое в свете чудо" (с) А.С.Пушкин.

Чудес можно в ЖДВ увидеть буквально на каждом шагу — главное, глаз должен быть свежим. И, желательно, была бы возможность, а, главное, желание удивляться.

Был в нашей роте Мамед. То ли фамилия у него была такая, то ли имя никто уже и не помнил, все мамед до мамед.

Персонаж был весьма колоритен. Всем своим видом словно подтверждая тезис о славном пастухе, всю свою жизнь не сходившем с гор, а затем сошедший за солью — тут его поймали и в войска отправили.

Росту в нем было, может, метр сорок, а может, и все метр сорок пять… Весьма неслабое пузо, перехваченное солдатским ремнем с позеленевшей бляхой. Вечная капля под носом, воспаленные полузакрытые глазки. Всегдашняя небритость. Походка такова, будто в кальсоны засунуто по меньшей мере ведро картофеля, а в сапоги насыпана соль. Ноги гнутся слабо… На вопрос, ездил ли он на коне, он отрицательно качал головой, но сказать, что ноги колесом — значит, не сказать ничего. Видимо, в детстве рано пошел.

Мамед был — прям картинка. Но главное в человеке — не внешность, а его внутренние качества.

Мамед мог запросто навалить в штаны по большому за взводным столом во время обеда. Со всеми звуковыми, обонятельными и визуальными эффектами. Нормальным для него было разыскивать себе подворотничок среди уже выброшенных, выбирать портянки среди тракторной мазутной ветоши или побираться в столовой, выедая плохо отставшую от яиц скорлупу.

Ко всему прочему человек страдал нехваткой, и, обладая практичным характером Плюшкина, тащил объедки и огрызки не куда нибудь, а в свою кровать — под матрас. Верхом его великого плюшкинского таланта было положить себе под голову завернутое в солдатское белье филе из кишок селедки. Вся рота не могла продыхнуть целую ночь от вонищи и только к утру мы обнаружили источник вони.

Служба его была в основном в наведении порядка. Случались, правда, и исключения — на автогрейдере полетел фиксатор, и стали вылетать передачи. Мамед аж дня три поработал фиксатором — держал ручку коробки на передаче.

Но больше всего мне запомнилось групповое бритье Мамеда.

Надобно сказать, что среди южных народов весьма остро стоит проблема бритья — стоит побриться утром, а к обеду щетина уже вылезла на пол-сантиметра.

Вот и у нашего Мамеда была та же проблема. Но в совокупности с полнейшим отсутствием денег превращалось в муку. Он где то раздобыл обгрызенный станок, но лезвий взять было негде. А посему с утра начинались его поиски бритвенного лезвия.

Коронное место — умывальник, который по совместительству еще и туалет для малых нужд. Отработанные лезвия выбрасывались под ноги, в грязь и мочу, их то и собирал Мамед — и даже как-то брился.

Но однажды его поиски не увенчались успехом — лезвие он не нашел, а дневальный выкинул его собственные запасы.

Потому рота получила за небритого Мамеда нагоняй, и мы решили его побрить сами. Портянкой.

Конечно, просто нечистоплотный воин зачастую может быть побрит и просто вафельным полотенцем, но в роте не нашлось ни одного полотенца, которое бы гармонировало с великолепной, насыщенной цветовой гаммой мамедова лица.

Поэтому в качестве бритвенного инструмента была выбрана его же собственная портянка, кстати, весьма почтенного возраста. Цирюльник надел зимние варежки — что бы не получить от той портянки бубонную чуму или холеру.

Технология проста — воин садится на табурет, цирюльник встает на табуретку у него за спиной, упирается коленом в затылок бреемого.