Про звезду

Бульбаш говорит Мамаю:

– Слышь, татарва? У тебя лезвия остались?

– Тебе зачем? Зарезаться?

– Побриться, тля. Это у тебя, чурки, борода не растёт. А у меня – так вовсю.

Мамай хмыкает. Он – самый спокойный из нас. Как и положено механику-водителю. Когда вокруг дерьмо, пламя и зыбучие пески – только механик может вытащить машину. Хотя теперь, в яме, это вообще не имеет значения.

– На хрена тебе лезвия? Чтобы выбритым расстреляли? – издевается Мамай.

Бульбаш дёргается. Он вообще – длинный, рыжий и нервный. Наводчик должен даже краем глаза увидеть цель и направить на неё башню, рывком дёрнув пульт и визжа гидромоторами.

– Питер, ну скажи ему.

Я – командир. Теоретически, я всегда прав. Мудр. Знаю, как выкрутиться.

Теоретически.

На самом деле ни хера я не знаю. Запутался.

* * *

Нас собрали в октябре. Меня вызвал командир бригады и приказал. Я и вправду не знал, что это – неофициальная операция.

Когда принимали «семьдесятдвойку», я про себя радовался косоглазому Мамаю – он въедливо ощупал корявыми пальцами каждое сочленение огромного двигателя и потом выложил список. И про забитый масляный фильтр, и про сдохшие аккумуляторы. Точно, киргиз. Из них – лучшие механики-водители.

Они знают тайное слово. И для верблюдов, и для круглопузых коней. И для сорокатонного бронтозавра.

А Бульбаш даже муху собьёт за километр. Умеет, гад.

Только это нам не помогло.

* * *

В первом бою мы завалили три танка «южных». Даже не пришлось автомат заряжания добивать загрузкой – хватило обычного боекомплекта. Не знаю, как это объяснить. Просто надо стать частью железной дуры, её мозгом.

Просто надо ещё до красных цифр лазерного дальномера почувствовать, сколько до врага метров.

Просто не надо мешать Бульбашу, если он поймал кураж. И не материть Мамая, что он выбрал «дорожку» не вовремя.

Хороший командир танка – тот, кого не видно, когда всё в порядке. И который проявляется, когда без него не обойтись.

Я ору:

– Двадцать пять – ноль, танк противника, тысяча шестьсот. Осколочным! Уничтожить бронеобъект!

Бульбаш прижимает ларингофоны и хрипит:

– Ты ёхнулся, командир? Может, подкалиберным?

Тьфу ты. Это моя беда с детства: путаю левое и правое, водород с гелием, бронебойный с фугасным.

Слава Богу, Бульбаш всё понимает и жмёт правильные кнопки. Автомат крутит плиссированной юбкой боеукладки и подаёт то, что нужно.

И третий их танк горит. А нам щёлкают дополнительные доллары за поражённые цели.

– Класс, – мечтает Бульбаш, – хутор выкуплю. Тракторов два. Или три.

Мамай хмыкает и молчит, киргизская харя. Он вообще мало говорит. Но я-то знаю, что он хочет жениться, и ему надо накопить на дом.

А мне нужна квартира в Питере. Иначе – чего я тут делаю?

После боя приходит бек от «северных». Формально он наш начальник. У него огромные погоны с золотым шитьём, на фуражке – изречение из Корана. Он опять начинает нести хрень про то, что северные – истинные мусульмане, а южные – гнусные кяфиры. Я вежливо киваю, хотя мне пофиг.

Я вообще не понимаю, как можно убивать людей за то, что они верят в Бога немножко по-другому. Это уже даже не путаница, это – свинство.

Но это – не моё дело. Моим начальникам виднее, за кого мне стрелять. Наверное, северные заплатили им больше.

Он говорит про новую задачу, которую нам предстоит выполнить через три часа. А пока что нас дозаправят и подвезут пополнение боекомплекта. Я киваю, не вслушиваясь. Бек прилично говорит по-русски: он учился в Баку.

Мы располагаемся в тенёчке и с наслаждением вытягиваем ноги, пока «бачи», гортанно ругаясь, заправляют баки и таскают в башню снаряды.

Бульбаш трещит про еврейского писателя, который случайно попал в армию Будённого и испытал все чудеса, который в состоянии испытать интеллигент, угодивший в кагал гопников.

– Бебель, – киваю я, – «Конармия».

Мамай поправляет:

– Путаешь. Бабель, а не Бебель.

Блин, точно. Чего же мне делать со своей дурацкой привычкой всё путать?

Приходит бек, тыкает пальцем в карту:

– Вот это здание надо разрушить. Там – опорный пункт.

Я киваю и командую:

– Экипаж, по местам.

Залезаю, закрываю люк, подключаю чёрный шнур к ТПУ. Бульбаш опять трещит:

– Во, Питер, сейчас ещё баксов заработаем. Запуляем в цель пару-тройку осколочно-фугасных, и кирдык.

Мамай резко трогается – нас швыряет назад, шлемофон стукается о броню.

– Полегче, нерусь, – ворчит Бульбаш.

– Сам такой, – немедленно отвечает механик.

Мне не до их споров: я двумя руками обхватил рукоятки смотрового прибора. Кручу, выискивая цель в соответствии с помеченной на карте.

– Вижу цель, семнадцать – ноль. Механик, влево, – командую я. И вдруг вижу…

Над зданием – флаг с красным полумесяцем. Это госпиталь.

Бульбаш орёт:

– Ну чего, командир? Стрелять?

Я молчу. В окне стоит мальчишка – чернявый, глазастый. У меня хорошая оптика. У мальчишки в руках рукописный плакат с надписью по-русски: «Не убей руска брат».

По рации вопит бек:

– Почему не стреляй? Стреляй, инан кутэ!

Бульбаш хрипит:

– Командир, вижу цель. Там гражданские.

– Стреляй, урус! Денга надо? Стреляй! – это орёт бек.

Мальчишка – тонкий, испуганный. Я чётко вижу, как он бледнеет, сжимая плакат. Но не уходит из оконного проёма.