Про звезду

– Нах, отбой, – говорю я, – мы детей убивать не подписывались. Мамай, заднюю. Бульбаш, выключай шарманку.

Танк возвращается на исходную. Дёргаю стопор, открываю люк. Спрыгиваю в пыль.

Бек не один – с ним десяток мрачных небритых брюнетов.

– Почему не стрелял, русский?

– Идите вы… далеко. Мы воевать приехали, а не детей убивать.

Бек что-то кричит. Явно не хвалит. Один из брюнетов подходит и бьёт меня в челюсть прикладом – я не успеваю ничего понять, и вижу только выгоревшее небо над собой. Как сквозь вату, слышу ругань Бульбаша, и выстрелы из пистолета – это Мамай, наверное, успел подсуетиться.

Потом я теряю сознание.

* * *

– Родной, но ведь двадцать лет прошло. Ты их никогда не встретишь.

Жена едва сдерживается, чтобы не заплакать. Дочка кивает, и колечко в её ноздре трясётся.

Я молчу. Жена права. Двадцать лет я езжу в Москву в Новый год. Двадцать раз я возвращаюсь ни с чем – замёрзший и задавленный чувством вины.

Может, и вправду – глупость? Остаться дома, встретить по-человечески с родными. Я с женой. Дочка с женихом.

Всё это было давно, и пора уже забыть.

* * *

Глаз заплыл – я ничего толком не вижу. Будто в тумане. Голова кружится. На пересохшие губы льётся тонкой струйкой вода.

– Давай, москаль, глотай, – бормочет Бульбаш, – помирать он собрался, ишь.

Они меня выходили. Отказывая себе в скудной доле воды и пищи.

Бульбаш сначала каждый день царапал на земляной стене ногтем чёрточку – отмечал дни в плену. Когда перевалило за сотню, бросил.

– Сейчас в Минске весна, – говорил он, – девчонки короткие юбки надели. Эх, командир. И чего тебе приспичило? Подумаешь, одним чуркой больше, одним меньше.

– Заткнись, – бурчал Мамай, – там дети были. Представь, что это – твой брат.

– Нет у меня братьев, один я у бацьки.

– А у меня есть. Азимбек, двенадцать ему. В Бишкеке тепло сейчас. Скучает, наверное. Его без меня на канал купаться не пускают.

– А давайте встретимся, когда отсюда вылезем! – вдруг предложил Бульбаш – в Москве! На Новый год. На Красной площади.

– А чего это в Москве? – ревниво спросил я, – Питер всяко лучше.

– А потому, что и из Минска, и из Бишкека самолёт в Москву есть, а в Питер – не факт! И вообще, нечестно: нам ехать, а тебе – нет!

– Согласен, – кивнул Мамай. И рационально заметил: – Только не на Красной площади, там народу – туча на Новый год. Не найдёмся.

– Тогда – на Бухарестской, там кафе неплохое.

– Мало ли, – пробурчал я, – может, там давно кафе закрыли.

– Тогда на выходе. Из метро «Бухарестская». Не перепутай только, Питер.

– А чего путать-то? Столица Болгарии.

– Венгрии! – поправил Бульбаш.

– Какая разница? Ладно, – сказал я.

А Мамай прищурил узкие глаза в знак согласия.

* * *

– Нет, я обязан. Должен. Поеду.

Она вздохнула.

– Я знала. Собрала твой портфель. Не перепутай – телефон в левом отделении, паспорт – в правом.

Я не нашёл слов. Просто чмокнул её в щёку.

Парни попали в переплёт из-за меня. Ребят выводили из зиндана по одному, а потом слышалась короткая очередь…

Я остался в яме последним. Я выл от бессилия и чувства вины.

Потом за мной приехали из посольства и забрали. Я искал ребят и через ветеранские организации, и через МИД. Но я не знал настоящих фамилий и имён…

Двадцать лет – это очень много.

И каждый раз я приезжал на новый год в эту сраную Москву, и ждал на выходе из долбанной станции метро «Бухарестская».

До утра первого января. И в шесть часов утра ехал на Ленинградский вокзал.

Измотанный. Злой.

Непрощённый.

* * *

Привычно подстелил пенку. Сел на гранитный парапет. Подошли полицейские, проверили документы. Увидев ветеранское удостоверение, козырнули:

– А, мы про вас знаем! Легенды ходят, что вы – каждый год. Боевых товарищей ждёте…

Небо грохотало фейерверками. Припасённые женой бутерброды я разделил с бродячей собакой. Погладил по жёсткой шерсти:

– Вот так, брат. Погубил я своих пацанов. Был экипаж – и нет теперь.

Пёс всё понимал и вздыхал в унисон моему настроению.

Но и он ушёл часам к пяти утра – заскучал.

Накинул капюшон, чтобы никто не видел слёз. Не дождались ни в Минске, ни в Бишкеке своих сыновей. И виноват только я.

Зачем я живу?

– Я же говорил, – послышалось вдруг за спиной, – что этот балбес всё перепутает, как обычно. Сразу надо было догадаться.

Они стояли – лысый Бульбаш и растолстевший Мамай.

Когда уже выпили по первой, я выдохнул и спросил:

– Где же вы были, гаврики? Двадцать лет, как нанятой, каждый новый год…

Бульбаш усмехнулся:

– Ты, командир, путаник. Мы где договаривались встретиться?

– Ну как же. Тут, на Бухарестской.

Мамай вздохнул и сказал:

– На Будапештской, ёшкин кот. На Будапештской.

И разлил по второй.

Декабрь 2015 г.

К своим

– Серая пошлость будней губит меня, – страдал он, – одно и то же. Три вперёд, одна вбок, одна вбок, три вперёд. Слишком низок порог, а хотелось – в полёт!

Надменная Королева поджала полные алого сока губы:

– Мальчик, мир чёрно-белый. Либо ты с нами, либо – против нас. Что за глупости в твоей голове?

– Молодой ишо, – икнул бывалый Офицер, – необстрелянный. Вот прилетит пара ядер в башку, как мне – так дурь-то и выбьет. Главное – ввязаться в этот, как его. В бой! А после уже и.