Проба на излом

Калибан скатал огромный ком грязи и швырнул в Ариэля, но ком беспрепятственно прошёл сквозь полупрозрачный лик. Полные губы Ариэля под усиками сложились в презрительную усмешку.

– Готов. Я. Жизнь. Отдать. Чтоб. Только. Говорить. Нормально.

– Ах, Калибан! Опять желаешь прозой изъясняться? Чтоб ругань мерзкая из уст лилась? Ну, нет, уволь, не зря я был Великим Бардом в том будущем, откуда Просперо столь опрометчиво меня извлек. В моем присутствии ближайшем вы будете высоким слогом говорить, что Калибан, Миранда, Просперо, а также люди, которых я сюда призвал и погрузил в иллюзии. Уж такова моя природа. Как равно то, что не могу вреда я людям приносить, хотя иначе мне свободы не видать.

– Что. Хочешь. Ты? Зачем. Тебе. Я. Калибан.

– Ах, Калибан, желаю предложить тебе обмен. Ты – мне услугу, я – тебе забвенье ужасных тех видений, в которых предки этих голых обезьян твоих сородичей сожрали. Отца Миранды машину ты должен изничтожить, чтоб магия её исчезла, сей искаженный мир вернулся к изначалью, свободу всем вернув. Увы, но тот, кем создан я, запрет в меня вложил – не причинять вреда моим творцам и подчиняться им, но, если только мне угрозы не создает такое подчиненье. Так по рукам, мой глупый Калибан?

– Да. По. Рукам. Я. Имя. Калибан. Себе. Избрал. Чтоб. Не. Забыть. Того. И. Тех. Кто. Предков. И. Потомков. Съел. Моих. Тех. Голых. Обезьян. Что. Мерзким. Дикарем. Меня. Считают. Я. Калибан. Они. Все. Каннибалы.

Калибан выпрямился, неуклюже опираясь на торчащую из трясины опору электропередач. Опора покачнулась, и болото издало звук, словно нечто провалилось в бездонную бочку. Неандерталец зашарил вокруг, отыскивая дубину. Ариэль смотрел на его движения и глубокое сомнение исказило дымчатый лик.

– Помощники ему нужны, – пробормотал он сам себе.

Степанов попытался встать на цыпочки, но это не помогло. Густая трава высотой в полтора человеческих роста не позволяла рассмотреть – правильно они идут или заблудились. Щуплый Тренкулов совсем выбился из сил. Он тащился вслед за Степановым, который животом прокладывал проход в плотной болотной осоке и тростнике. Трава хлестала, ее острые края секли артиста больших и малых жанров по лицу, оставляя кровоточащие царапины. Тренкулов скулил. Болотный туман сгустился, опустился ниже, сочился мелким дождем. Вода – повсюду. Под ногами. Над головой.

– Куда идем, епта… зачем, эта-а, идем… не надо никуда идти, па-а-нимаешь… – канючил Тренкулов.

– Не боись, артист, – сквозь астматическую отдышку ворчал Степанов, – я – лесничий, болото как свои пять пальцев знаю.

Тренкулов ему смертельно надоел, но бросить артиста на произвол судьбы Степанов пока не решался. Отовсюду раздавались странные, не похожие ни на что звуки, как будто там бродили неведомые твари, тень одной из которых они недавно наблюдали. Степанов слышал по телевизору в передаче «В мире животных» как ведущий Николай Дроздов рассказывал, что в дебрях Амазонки люди берут с собой слабого зверька, чтобы, в случае нападения хищника, тот стал первой жертвой, дав человеку время убежать. Тренкулова Степанов считал таким зверьком. Золотом с ним он делиться не собирался.

– Пить… епта… есть… эта-а… спать… па-а-нимаешь… – продолжал стонать артист больших и малых жанров. – Зачем ты, эта-а, его того… убил? – вдруг сказал Тренкулов. – Был бы, епта, у нас нормальный поводырь… па-а-ниаешь… так нет же… эта-а, того… убил…

– Не убил, а оглушил, – поправил Степанов. – Нечего чужой спирт хлестать, облезьяна зеленая.

– Епта, то-то мозги, эта-а, во все стороны, па-а-нимаешь, шмякнули, – пробормотал Тренкулов. – Вот эта-а, если бы…

– Тише! – рявкнул Степанов. Тренкулов так и замолк с открытым ртом. Он тоже услышал. Глаза его выпучились:

– Змея, епта, – удушливо прошептал, – змея… эта-а…

Звук действительно походил на шипение змеи. Огромной такой змеи. Так и представлялось, как чешуйчатое порождение Сельгонских болот нарезает вокруг них круги, сжимаясь во все более тугое кольцо. Чтобы затем…

Тренкулов взвизгнул, подпрыгнул и ринулся в плотную стену травы, не разбирая дороги, проваливаясь по колено в зловонную жижу, падая, вновь поднимаясь, отяжелев от налипшей грязи, счищать которую не оставалось ни времени, ни сил.