Проба на излом

– Стой, чудила! – крикнул Степанов, но тут же прикусил язык. Если то, что таилось в траве, выберет своей жертвой артиста, так это к лучшему. Так тому и быть. Пусть его. Черт с ним. Он, Степанов, дальше пойдет сам. Не зря про фургон золота столько языком чесали в Братске. Отправила, мол, золотодобывающая артель золотишко в город на сдачу, да неудачный маршрут выбрали – через Сельгонскую топь. А Сельгонская топь – всем топям топь. Когда ЛЭП-500 здесь прокладывали, столько тут техники затонуло – мама не горюй, Степанов – свидетель. Едет грузовик вроде бы по ровному месту, по времянке, бревнами и щебенкой обозначенной, и – хрясь! Нет грузовика. Лишь черная топь из дыры булькает, отрыгивает сыто. Тут не то что золотишко, черт те чё сыскать можно. Если постараться. Раз уж занесла нелегкая в эти места, не след ушами хлопать, искать надо. И обрящете, как говорила теща-покойница.

Поэтому Степанов даже не особенно удивился, когда трава перед ним вдруг расступилась, и он вышел к пирамиде. Поначалу он принял ее за одно из тех сооружений, что остались со времен прокладки трассы. Какое-то грязное, неопрятное, дурно пахнущее даже на фоне тяжелого болотного смрада. Склад-времянка, решил Степанов, а внутри – катушки проводов, а может, и ящики с тушенкой, что тоже, в общем-то, неплохо. Если только не проржавели насквозь, вон сколько грязи налипло.

Он пошел к пирамиде, но что-то его насторожило. Степанов остановился, пригляделся внимательнее. Ему показалось, будто пирамида шевельнулась, а ее верхушка слегка изогнулась.

– Ветер, – сказал сам себе лесничий. Почва под ногами уплотнилась. Ее покрывал слой жухлой травы, которую словно специально укладывали в болото, сооружая гать. Вода почти не просачивалась, идти стало даже приятно. Если бы не набирающая силу странная вонь, можно и под нос себе насвистеть – для вящей бодрости: «А нам все равно, а нам все равно, не боимся мы волка и сову…». Ну, да ладно. Вонь мы что ли не нюхали? Да мы, если хочешь знать, и не такое нюхали!

Петля затянулась вокруг его ног и дернула вверх, отчего Степанов сначала плюхнулся на спину, а потом взлетел в воздух и повис вниз головой.

– Что за…! – заорал лесничий, и его немедленно шмякнуло о траву, а затем вновь вознесло в воздух и потянуло к пирамиде. Пирамида топорщилась, изгибалась, по ее поверхности, покрытой слоем грязи и травы, пробегали волны. Все новые и новые щупальца вытягивались из вершины, тянулись к визжащему Степанову, оплетали руки, шею, торс. Хватка становилась крепче и крепче, стало трудно дышать, в глазах потемнело. Давешнее шипение, что так перепугало Тренкулова, впивалось в уши.

Чем сильнее Степанов дергался, тем больше щупалец возникало из пирамиды и туже пеленало извивающегося лесничего. У него не имелось ни единого шанса вырваться, но вдруг на площадку выскочил Калибан, размахивая дубиной. Он кинулся к пирамиде, неожиданно ловко уворачиваясь от щупалец, подскочил к ней и нанес удар. Рыхлое тело содрогнулось, и Степанов ощутил ослабление хватки.

– Давай, давай, Калибанчик! – завопил лесничий, совершенно позабыв, что какое-то время назад крушил дикарю череп, но теперь преисполненный к нему самых нежных чувств. – Так ей, так! Братан!

Дубина Калибана оставляла в теле пирамиды глубокие вмятины. Ошметки грязи, а может быть и плоти этой твари летели в стороны, брызгала вонючая маслянистая жидкость. Пирамида тронулась с места, и только теперь стало понятно, что она может передвигаться и передвигаться быстро. Степанов рухнул на траву, освобожденный, а Калибан издал торжествующий вой, потрясая дубиной и ударяя кулаком в гулкую грудь, – преследовать пирамиду, уползшую в заросли, он не собирался.

Нашелся и Тренкулов. Каким-то чудом Калибан обнаружил его завязшим по горло в грязи. Артист больших и малых жанров сидел там, похожий на японскую обезьяну, каких показывали в «Клубе кинопутешествий», где несчастные макаки грелись в горячем источнике, спасаясь от холода и снега. Извлеченный за шкирку из грязи, Тренкулов походил на такую обезьяну даже больше, чем спасший его неандерталец.

– Вы. Мне. Поможете. Избавиться. От. Рабства. И. Тирана. Что. Захватил. Меня, – сказал Калибан.

Степанов и Тренкулов переглянулись.

– Я. Проведу. К. Пещере. Вас. Его. Убьете. Вы. За. Это. Золото. Свое. Получите. Без. Меры.

– Епта, без меры – эта-а хорошо, па-а-нимаешь, – пробормотал Тренкулов. От холода у него зуб на зуб не попадал. – Но, епта, я бы предпочел вина, а лучше, эта-а, – водки, и, па-а-нимаешь, спирт хорош, уж коли, епта, угораздило в болоте, эта-а, утонуть.

– Опять. Он. Здесь, – Калибан посмотрел в небо. – Опять. Он. Складно. Говорить. Нас. Заставляет. Пошел! Пошел! Отсюда. Прочь!

– С ума сошел дикарь, – прошептал Степанов Тренкулову. – Убить кого-то хочет, все не пойму – о ком толкует? С его-то силой он сам кого угодно разорвет на части.

– Ну. Что. Идем. Пора, – Калибан взвалил дубину на плечо.