Пробегая между тучами

– Я переводила соотечественникам, откуда-то из глубинки, как обычно. Я тебе уже сказала по телефону, что после развала Союза мне пришлось хвататься за любую работу. К счастью, венгерский язык для иностранцев непролазен, сплошная тарабарщина, и у меня было достаточно клиентов.

– А при чем тут тюрьма? Ты что, переводила страшно секретные документы, а потом их продавала? – попыталась шутить Урбанова.

– Да нет же, – не поняла иронии подруга. – Тут несколько компашек «наших» бывших серьезно не поладили между собой. В результате не нашли ничего лучшего, как подложить бомбы врагам. Одну прямо на пороге дома.

– И что, взорвали?

– Рванули, но обошлось практически без жертв. Местная полиция завела уголовное дело.

– А ты-то тут при чем?

– А я, как теперь говорят по-русски, попала под раздачу.

– Ну, ты даешь, – замирая от волнения, выдавила Алёна.

– Представляешь, сидела спокойно дома, печатала что-то на компьютере. Позвонили в дверь. Зашли. Показали какую-то бумажку под названием «Ордер на арест». Надели наручники…

– Наручники? – Урбанову заколотило, настолько живо она представила себе ситуацию.

– Да, знаешь, такие металлические, как в кино. Тугие, леденящие, б-р-р-р. Страшно вспомнить. В машину и в полицию.

– В первый раз в полис-класс, – опять некстати пошутила Алёна.

– Мне не до юмора было. Забрали всё мое офисное оборудование – и в камеру предварительного заключения.

– Господи, а как же дочь? Сколько Янке тогда было?

– Она гимназию оканчивала, семнадцать. Ты знаешь, я ведь с ней одна.

– Эту часть твоей жизни я глубоко пропустила. Будем фрагментарно восстанавливать.

Они шли по самой красивой части Парижа. Алёна мечтала об этой минуте давно и долго, но ни на секунду не могла представить себе, что теперь это место навсегда будет связано у нее с животрепещущей Стеллкиной историей.

– И как Янка всё это перенесла?

– Нормально. К счастью, буквально через несколько дней ей исполнилось восемнадцать, а то бы она попала в интернат. Она самостоятельная и до одури независимая.

– А ее отец?

– Он не признает отцовства. Коптит себе в верхних эшелонах венгерской власти.

– М-да. И сколько тебя продержали в тюрьме?

– Около года.

– За что?! – возмущение душило Алёну.

– Они всё время затягивали следствие. Пытались обвинить меня во всех смертных грехах. Когда по делу о бандитах у них ничего на меня не нашлось, стали приписывать шпионство в пользу России и чуть ли не восстание 58-го года.

– А ты разве тогда уже родилась?

– Это меня и спасло, что нет, – Стелла в первый раз рассмеялась. – Комплекс малых народов: все свои просчеты списывать на большие страны. Кстати, эти пигментные пятна у меня в тюрьме появились.

– Из-за стресса?

– Никто не знает толком, отчего они бывают. Вот теперь мучаюсь. Люди, кто не курсе, что это такое, – шарахаются, думают, что инфекционное кожное заболевание. Ты молодец, обнялась при встрече, сделала вид, что всё в порядке.

– Да бог с ним. Чем вся эта история закончилась? Надеюсь, тебя признали невиновной и компенсировали убыток?

– Да, предъявить им было нечего, признали. Теперь я с ними буду судиться за возмещение урона.

– И когда это всё произошло?

– Год тому назад. Я потеряла всё: работу, клиентов, свои страховки. Пусть теперь извиняются и выплачивают кругленькую сумму.

– Есть надежда на успех? Ты же, как я понимаю, с государством судишься, а не с частным лицом. («С сильным не борись, с богатым не судись» – кажется, так учит народная мудрость?)

– Я наняла адвоката, еще в тюрьме. Приедешь ко мне в Будапешт, увидишь. Вся комната забита коробками с делами.

– (Господи, опять коробки, коробки… Опять суды и адвокаты… Что за жизнь вокруг меня всё время крутится? Ни дня без сюрпризов. Я бы на месте Стеллки плюнула и начала бы всё с нуля, как в 91-м году или как в Америке. За пару лет всю эту компенсацию и заработала бы. Хотя мне легко рассуждать. У меня Алекс есть, а она одна с ребенком).

Они поднялись на Эйфелеву башню. Посмотрели на Париж. Но настроение было безнадежно испорчено.

– Пойдем, посидим где-нибудь, – предложила Урбанова. – Нас оставили без десерта, и это надо немедленно исправить, – она старалась говорить бодрым голосом.

– Там, в следующем квартале, напротив моей машины есть очень симпатичное кафе, – поддержала подруга.

* * *

Вдоль улицы, где они припарковались, раскатывался гомерический хохот.

– Что там происходит? Чему они так радуются? – засуетились подруги.

– О господи, – Стелла подбежала к своей машине.

На дереве, под которым стояло их авто, навзрыд орала стая крупных птиц. Все машины в округе были облиты чем-то белым.

– Обосрали мою чистенькую… – сетовала Стелла, обходя ее вокруг.

– Не грусти, это не совесть, отмоем! Пошли для начала посидим в твоем любимом местечке. Чур, ты будешь спиной к окну, и как будто ничего не произошло.

* * *

Они зашли в уютную парижскую кондитерскую: мизерные столики для двух чашек кофе, белые стулья с высокими витыми спинками.

– Ну видишь, что ни делается, то к лучшему. Подали бы нам десерт в том ресторане, и мы бы здесь не оказались.