Проблема эстетического отношения

сложившейся после победы буржуазии»29.

Снова возникает вопрос: каков же результат этого «разгадывания»?

Открыли-таки художники-реалисты «истинные основания» процессов

27

Сучков Б. К спорам о реализме // Иностранная литература. – 1965. – № 1. – С. 177.

Сучков Б. Исторические судьбы реализма. – М., 1967. – С. 17.

29

Там же. – С. 85.

28

158

ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ

общественного развития или нет? Читаем дальше: «Художники классической поры критического реализма не настолько углубились в исследование противоречия между трудом и капиталом, чтобы им открылись истинные пути разрешения этого противоречия, то есть пути,

ведущие к конечной и окончательной победа пролетариата, которому

они искренне сочувствовали … Нужна была гениальность Маркса и

Энгельса, чтобы обобщить его (рабочего движения – Л.Г) опыт, и, соединив его с научным (!) коммунизмом, создать революционную теорию, открывающую пролетариату путь к победе»30. Выходят художники-реалисты исследовали-исследовали общество, а вот «углубиться»

настолько, чтобы сделать выводы из своих исследований – на это их

уже не хватило. А жаль: всего-то и делов – еще немного бы «углубились», и, глядишь, открыли законы общественного развития. Это было

бы первое – зато какое! – открытие, сделанное в сфере искусства. Но

нет, понадобился все же научный анализ.

А что же искусство? Фактически потерпев фиаско на пути анализа

общественных процессов31, «критический реализм классического периода своего развития эстетически освоил новую действительность,

возникшую на развалинах феодального мира», художники-реалисты

«оставили энциклопедическое по своей полноте изображение целой

исторической эпохи, ее нравов и быта, ее идей и типов, обобщав при

этом долговременные черты капиталистической системы и буржуазного сознания»32. Как бы ни камуфлировалась основная мысль ссылками

на обобщение «долговременных черт», раньше или позже мы приходим от «познания природы исторического процесса» к «энциклопедическому описанию исторической эпохи».

Вряд ли нужно серьезно доказывать, что общественная жизнь в целом не может быть отнесена к тем областям, которые по мнению

Б. Сучкова «иными способами, кроме как при посредстве искусства»

не могут быть исследованы, а значит, и позваны. Целый ряд наук изучает общество и человека в самых различных аспектах. Однако это,

конечно, еще не означает, что в принципе не может быть отдельных

30

Там же. – С. 140.

Действительно: «…как для идеологов третьего сословия, так и для революционных демократов, выражавших подлинные интересы угнетенных масс, оставались тайной истинные первопричины исторического процесса, его реальные перспективы. Разгадать их

не смог и реализм, обнаруживший и свою силу и вместе с тем и свою слабость в социальном анализе действительности, меняющейся и чреватой совершенно новыми, непредвидимыми тенденциями и особенностями развития» (там же, С. 39). Так что же остается от «анализа», если ему не под силу обнаружить ни «причины исторического процесса», ни «его реальные перспективы»?

32

Там же. – С. 140.

31

159

Л.А. ГРИФФЕН

областей общественной жизни, неподведомственных науке, и то, что

Б. Сучков на них не указывает, не может служить доводом в пользу их

отсутствия. Что же это могли бы быть за области?

Предположим, что существуют такие аспекты, стороны, части действительности, познание которых необходимо для общества, и в то же

время недоступно науке, что и вызывает необходимость познавать их

средствами искусства. Но какие? Вот один из ответов: «Искусство есть

познание, причем познание и освоение тех сторон, которые наиболее

труднодоступны (!) для науки. Нет науки о любви, а любовь – одна из

важнейших общественных тем искусства»33. И дальше: «Есть целый

ряд областей жизни, в которые может вторгаться искусство и почти (!)

не может вторгаться наука (например, любовь)»34.

Видимо, у автора других примеров запретных дли науки областей,

где в качестве средства познания ее должно заменить искусство, не

нашлось (вот тебе и «целый ряд»!). Что же касается «науки о любви»,

то очевидно она представляется ему этакой «наукой страсти нежной»,

своего рода руководством для влюбленных или желающих таковыми

стать. Такой «науки», конечно, нет и быть не может. Но ведь речь-то

идет о познании, а не о «научении» (то, что искусство «учит» любить,

формируя соответствующий тип отношения, – несомненно), о раскрытии сущности явления. Что же здесь может сделать искусство? Не получив ответа на вопрос, что такое любовь, у беспомощного в этой области ученого, мы обращаемся к поэту, и слышим: «Я не могу любовь

определить» – и все тут. Так что «объяснять любовь не может ни учений, ни поэт». Но если мы не достигли особых успехов в этой области,

то это еще вовсе не означает беспомощности науки. Несомненно, что

придет время – и в этой области мы будем иметь четкие и точные определения. Кстати, и Ю.Борев выражается весьма осторожно: не «недоступны», а «труднодоступны», не «не может», а «почти не может».

Однако существует еще одна область, наиболее часто служащая примером сферы приложения познавательных возможностей искусства –